Page 19 - Русские женщины

сильно в бока, Какими-то едем грядами, Не вижу я даже спины ямщика: Бугор намело между
нами. Чуть-чуть не упала кибитка моя, Шарахнулась тройка и стала. Ямщик мой заохал:
"Докладывал я: Пождать бы! дорога пропала!.."
Послала дорогу искать ямщика, Кибитку рогожей закрыла, Подумала: верно, уж
полночь близка, Пружинку часов подавила: Двенадцать ударило! Кончился год, И новый
успел народиться! Откинув циновку, гляжу я вперед По-прежнему вьюга крутится. Какое ей
дело до наших скорбей, До нашего нового года? И я равнодушна к тревоге твоей И к стонам
твоим, непогода! Своя у меня роковая тоска, И с ней я борюсь одиноко...
Поздравила я моего ямщика. ?Зимовка тут есть недалеко, Сказал он, - рассвета
дождемся мы в ней!? Подъехали мы, разбудили Каких-то убогих лесных сторожей, Их
дымную печь затопили. Рассказывал ужасы житель лесной, Да я его сказки забыла...
Согрелись мы чаем. Пора на покой! Метель всJ ужаснее выла. Лесник покрестился, ночник
погасил И с помощью пасынка Феди Огромных два камня к дверям привалил. ?Зачем?? -
Одолели медведи!
Потом он улегся на голом полу, ВсJ скоро уснуло в сторожке, Я думала, думала... лежа
в углу На мерзлой и жесткой рогожке... Сначала веселые были мечты: Я вспомнила
праздники наши, Огнями горящую залу, цветы, Подарки, заздравные чаши, И шумные речи,
и ласки... кругом ВсJ милое, всJ дорогое Но где же Сергей?.. И, подумав о нем, Забыла я всJ
остальное!
Я живо вскочила, как только ямщик Продрогший в окно постучался. Чуть свет на
дорогу нас вывел лесник, Но деньги принять отказался. ?Не надо, родная! Бог вас защити,
Дороги-то дальше опасны!? Крепчали морозы по мере пути И сделались скоро ужасны.
Совсем я закрыла кибитку мою И темно, и страшная скука. Что делать? Стихи вспоминаю,
пою, Когда-нибудь кончится мука! Пусть сердце рыдает, пусть ветер ревет И путь мой
заносят метели, А всJ-таки я подвигаюсь вперед! Так ехала я три недели...
Однажды, заслышав какой-то содом, Циновку мою я открыла, Взглянула: мы едем
обширным селом, Мне сразу глаза ослепило: Пылали костры по дороге моей... Тут были
крестьяне, крестьянки, Солдаты - и целый табун лошадей... ?Здесь станция: ждут
серебрянки,* Сказал мой ямщик. - Мы увидим ее, Она, чай, идет недалече...?
Сибирь высылала богатство свое, Я рада была этой встрече: ?Дождусь серебрянки!
Авось что-нибудь О муже, о наших узнаю. При ней офицер, из Нерчинска их путь...? В
харчевне сижу, поджидаю... Вошел молодой офицер; он курил, Он мне не кивнул головою,
Он как-то надменно глядел и ходил, И вот я сказала с тоскою: ?Вы видели, верно... известны
ли вам Те... жертвы декабрьского дела... Здоровы они? Каково-то им там? О муже я знать бы
хотела...? Нахально ко мне повернул он лицо Черты были злы и суровы И, выпустив изо рту
дыму кольцо, Сказал: - Несомненно здоровы, Но я их не знаю - и знать не хочу, Я мало ли
каторжных видел!.. Как больно мне было, родные! Молчу... Несчастный! меня же обидел!.. Я
бросила только презрительный взгляд, С достоинством юноша вышел... У печки тут грелся
какой-то солдат, Проклятье мое он услышал И доброе слово - не варварский смех Нашел в
своем сердце солдатском: - Здоровы! - сказал он, - я видел их всех, Живут в руднике
Благодатском!.. Но тут возвратился надменный герой, Поспешно ушла я в кибитку. Спасибо,
солдатик! спасибо, родной! Недаром я вынесла пытку!
Поутру на белые степи гляжу, Послышался звон колокольный, Тихонько в убогую
церковь вхожу, Смешалась с толпой богомольной. Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила... Все было спокойно - толпа не ушла... Совсем меня горе
сломило! За что мы обижены столько, Христос? За что поруганьем покрыты? И реки давно
накопившихся слез Упали на жесткие плиты! Казалось, народ мою грусть разделял, Молясь
молчаливо и строго, И голос священника скорбью звучал, Прося об изгнанниках бога...
Убогий, в пустыне затерянный храм! В нем плакать мне было не стыдно, Участье
страдальцев, молящихся там, Убитой душе не обидно...
(Отец Иоанн, что молебен служил И так непритворно молился, Потом в каземате
священником был И с нами душой породнился.)