Page 16 - Звёзды под дождём

Если мальчик не знал чьих-нибудь нестоящих имен, он придумывал свои.
Придумывал сразу. Это получалось само собой.
«Шахматист», — подумал мальчик про первого. А второму — так
показалось мальчику — очень подходило имя «Мастер».
Они разговаривали. Вернее, говорил Мастер, а Шахматист только слушал —
вежливо, но, кажется, без особого интереса.
— Я ему как человеку, практически, говорю: «Ты что же это, Архимед
разнесчастный, где глаза у тебя, на каком месте? Тут какой допуск
разрешается? Ноль-ноль три! А у тебя ноль один.» А он мне: «Идите,
говорит, и жалуйтесь начальнику цеха. И придираться понапрасну, говорит, я
не позволю…»

— Понапрасну, значит? — усмехнулся очкастый.
— Понапрасну, говорит… Ну, тут уж я дипломатию отбросил. «К
начальнику, говорю, я не пойду, я и сам для тебя начальник, а чтоб ты это,
практически, усвоил, я сейчас возьму вот этот шланг, пополам сложу и тебе
пониже поясницы ка-ак…»
Он слегка развернул руку с зонтом, чтобы показать, как собирался проучить
зловредного спорщика, но показать не смог: зонт обо что-то ударился, и
сзади послышался короткий вдох, вернее, не вдох, а звук, с которым при
неожиданной боли втягивают сквозь зубы воздух.

— Виноват!.. — Он сказал это очень торопливо, раньше, чем успел
обернуться. А обернувшись, увидел мальчика.
Мальчик прижимал к ушибленному колену ладонь.
Целую секунду лицо Мастера было растерянным и добрым. Потом Мастер
нахмурился:
— Ну вот… Вроде, не тесно, мог бы и подальше стать. Зашиб?.. Экий же ты
мокрый!
Под сердитостью он хотел скрыть испуг за мальчика и, может быть,
смущение от того, что так поспешно бросил свое «виноват». Ведь перед
мальчишками не принято извиняться.

— Не тому, кому надо, попало, — излишне весело проговорил Шахматист.
— Не разглядели, Виктор Семенович.
Мальчик разогнулся.
— Я сам виноват… Стою тут… — сказал он, глядя в лицо Мастеру. И в этом
взгляде уже была невысказанная просьба.