Page 13 - Звездные корабли

дорогой друже!
Шатров поставил коробку на стол, друзья крепко обнялись и расцеловались.
Сухой, среднего роста Шатров казался совсем небольшим рядом с громоздкой фигурой
Давыдова. Друзья во многом были противоположны. Огромного роста и атлетического
сложения, Давыдов казался более медлительным и добродушным, в отличие от нервного,
быстрого и угрюмого приятеля. Лицо Давыдова, с резким, неправильным носом, с покатым
лбом под шапкой густых волос, ничем не походило на лицо Шатрова. И только глаза обоих
друзей, светлые, ясные и проницательные, были сходны в чем-то, не сразу уловимом, скорее
всего – в одинаковом выражении напряженной мысли и воли, исходившем из них.
Давыдов усадил Шатрова, оба закурили и стали оживленно обмениваться
накопившимися за ряд лет впечатлениями, не высказанными в письмах. Наконец Давыдов
погладил пальцами за ухом, встал и извлек из висевшего в углу пальто порядочный сверток.
Он развернул его и положил перед Шатровым.
– Слушайте-ка, Алексей Петров, извольте съесть… Не возражать! – вдруг зыкнул он на
протестующий жест Шатрова, и оба рассмеялись.
– Совсем как в сороковом! – развеселился Шатров. – Опять забыли съесть! Попадет?
Давыдов закатился хохотом:
– Попадет, если домой принесу. Будьте добры, уважьте, «как в сороковом».
– Сейчас мы его! – двинул рукой Шатров. – Ок!
– Ну конечно, и «ок» этот по-прежнему! Как приятно слышать!.. Слушайте, Алексей
Петрович, пойдем в музей, покажу интересные новости… Есть для вас работа. Такие
выкопаны звери!..
– Нет, Илья Андреевич, у меня ведь очень важное дело. Нужно крепко потолковать с
вами, нужна ваша голова. Она работает хорошо, без промаха…
– Интересно! – Давыдов провел пальцем по последней строчке рукописи и сложил
исписанные листы. – Кстати, письмо ваше получил неделю назад и еще не собрался
ответить. Не одобряю…
– Не одобряете моих жалоб? Минута жизни трудная, – слегка смутился Шатров. – Я
позаимствовал у вас одну философскую идею, которая часто мне помогает. Но для ее
применения надо иметь некоторую силу духа. А бывает, что ослабеешь…
– Какую такую идею? – недоуменно спросил Давыдов.
– Она выражается только одним магическим словом «ништо». Мне так часто не хватало
вашего «ништо» в военные годы…
Давыдов захохотал и, отдышавшись, еле выговорил:
– Именно «ништо»! Будем работать дальше. Оно, конечно, бывает трудно. Наука наша
очень хлопотна – тут и раскопки, и огромные коллекции, и сложная обработка, а работников
совсем мало. Приходится непродуктивно тратить время, смотреть за пустяковыми вещами…
Но у вас ведь был важный разговор, а я отклонился в сторону.
– Разговор будет необыкновенный. У меня в руках – невероятное, настолько
невероятное, что я никому, кроме вас, не решился бы сказать о нем.
Наступила очередь Давыдова выказать нетерпение. Шатров хитро улыбнулся, как при
входе в кабинет, и, развернув свой пакет, извлек из него большую кубическую коробку из
желтого картона, украшенную китайскими иероглифами и почтовыми штемпелями.
– Вы помните Тао Ли, Илья Андреевич?
– Как же! Это молодой китайский палеонтолог, очень способный. Убит в тысяча
девятьсот сороковом году фашистскими бандитами при возвращении из экспедиции. Погиб
за свободный Китай.
– Совершенно верно. Я описывал некоторые его материалы, состоял с ними в
переписке. Он собирался приехать к нам… Так мы и не встретились! – вздохнул Шатров. –
Короче говоря, из своей последней экспедиции он прислал мне посылку с необычайно
любопытной вещью. Посылка эта вот, на столе. При ней короткая записка с обещанием
подробного письма, написать которое ему не удалось. Его убили в Сычуани, на пути в