Page 3 - Петербурские повести

достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель!
какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей,
которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете,
они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего
это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они
большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом
могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся
прогулками, чтением газет по кондитерским, – словом, большею частию всё порядочные
люди. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может
назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех
лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром,
другой – греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая –
пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на
щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстук,
возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и
выставка оканчивается, толпа редеет... В три часа – новая перемена. На Невском проспекте
вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные
титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход.
Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще
воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею,
что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари,
титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы
заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их
голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески
показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.
С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного
чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в
руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во
фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь
длинная высокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик,
русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий
всю жизнь на живую нитку, в котором всё шевелится: спина, и руки, и ноги, и голова, когда
он учтиво проходит по тротуару, иногда низкий ремесленник; больше никого не встретите
вы на Невском проспекте.
Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею,
вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те
эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и
начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-
то заманчивый, чудесный свет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию
холостых, в теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или, лучше,
что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся
вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают
головами Полицейского моста. Молодые коллежские регистраторы, губернские и
коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы,
титулярные и надворные советники большею частию сидят дома, или потому, что это народ
женатый, или потому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домах
кухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с
таким удивительным благородством прогуливались в два часа по Невскому проспекту. Вы
их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем чтобы заглянуть
под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные
румянами, так нравятся многим гуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам,
всегда в немецких сюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку.