Page 5 - Нос

лакей и в какой ливрее. Притом карет неслось такое множество взад и вперед и с такою
быстротою, что трудно было даже приметить; но если бы и приметил он какую-нибудь из них,
то не имел бы никаких средств остановить. День был прекрасный и солнечный. На Невском
народу была тьма; дам целый цветочный водопад сыпался по всему тротуару, начиная от
Полицейского до Аничкина моста. Вон и знакомый ему надворный советник идет, которого он
называл подполковником, особливо, ежели то случалось при посторонних. Вон и Ярыжкин,
столоначальник в сенате, большой приятель, который вечно в бостоне обремизивался, когда
играл восемь. Вон и другой маиор, получивший на Кавказе асессорство, махает рукой, чтобы
шел к нему…
«А чорт возьми!» – сказал Ковалев. «Эй, извозчик, вези прямо к обер-полицмейстеру!»
Ковалев сел в дрожки и только покрикивал извозчику: «валяй во всю ивановскую!»
«У себя обер-полицмейстер?» вскричал он, зашедши в сени.
«Никак нет», отвечал привратник: – «только что уехал.»
«Вот тебе раз!»
«Да», – прибавил привратник – «оно и не так давно, но уехал. Минуточкой бы пришли
раньше, то, может, застали бы дома.»
Ковалев, не отнимая платка от лица, сел на извозчика и закричал отчаянным голосом:
«пошел!»
«Куда?» сказал извозчик.
«Пошел прямо!»
«Как прямо? тут поворот: направо или налево?»
Этот вопрос остановил Ковалева и заставил его опять подумать. В его положении
следовало ему прежде всего отнестись в Управу благочиния, не потому что оно имело прямое
отношение к полиции, но потому, что ее распоряжения могли быть гораздо быстрее, чем в
других местах; искать же удовлетворения по начальству того места, при котором нос объявил
себя служащим, было бы безрассудно, потому что из собственных ответов носа уже можно
было видеть, что для этого человека ничего не было священного, и он мог так же солгать и в
этом случае, как солгал, уверяя, что он никогда не видался с ним. Итак, Ковалев уже хотел
было приказать ехать в Управу благочиния, как опять пришла мысль ему, что этот плут и
мошенник, который поступил уже при первой встрече таким бессовестным образом, мог опять
удобно, пользуясь временем, как-нибудь улизнуть из города, – и тогда все искания будут
тщетны, или могут продолжиться, чего боже сохрани, на целый месяц. Наконец, казалось,
само небо вразумило его. Он решился отнестись прямо в газетную экспедицию и
заблаговременно сделать публикацию с обстоятельным описанием всех качеств, дабы всякий,
встретивший его, мог в ту же минуту его представить к нему или по крайней мере дать знать о
месте пребывания. Итак он, решив на этом, велел извозчику ехать в газетную экспедицию, и
во всю дорогу не переставал его тузить кулаком в спину, приговаривая: «скорей, подлец!
скорей, мошенник!» – «Эх, барин!» говорил извозчик, потряхивая головой и стегая возжей
свою лошадь, на которой шерсть была длинная как на болонке. Дрожки наконец
остановились, и Ковалев, запыхавшись, вбежал в небольшую приемную комнату, где седой
чиновник, в старом фраке и очках, сидел за столом и, взявши в зубы перо, считал принесенные
медные деньги.
«Кто здесь принимает объявления?» закричал Ковалев. «А, здравствуйте!»
«Мое почтение», – сказал седой чиновник, поднявши на минуту глаза и опустивши их
снова на разложенные кучи денег.
«Я желаю припечатать…»
«Позвольте. Прошу немножко повременить», – произнес чиновник, ставя одною рукою
цыфру на бумаге и передвигая пальцами левой руки два очка на счетах. Лакей с галунами и
наружностию, показывавшею пребывание его в аристократическом доме, стоял возле стола с
запискою в руках и почел приличным показать свою общежительность: «Поверите ли, сударь,
что собачонка не сто?ит восьми гривен, т. е. я не дал бы за нее и восьми грошей; а графиня
любит, ей богу, любит, – и вот тому, кто ее отыщет, сто рублей! Если сказать по приличию, то