Page 13 - Отец Горио

превратился в мазурика, а «волокита» — в старого шута. Папаша Горио то оказывался
человеком, который забегал на биржу и там, по энергичному выражению финансового языка,
пощипывал на ренте , после того, как разорился на большой игре, — такова была версия
Вотрена, поселившегося тогда в «Доме Воке»; а то он был одним из мелких игроков, что
каждый вечер ставят на счастье и выигрывают франков десять. То из него делали шпиона
тайной полиции, — но, по уверению Вотрена, Горио был недостаточно хитер, чтобы
достигнуть этого . Кроме того, папаша Горио был также скрягой, ссужившим под высокие
проценты на короткий срок, и лотерейным игроком, игравшим на «сквозной» номер. Он
превращался в какое-то весьма таинственное порождение бесчестья, немощи, порока.
Однакоже, как ни были гнусны его пороки или поведение, неприязнь к нему не доходила до
того, чтобы иго изгнать: за пансион-то он платил. К тому же от него была и польза: каждый,
высмеивая или задирая его, изливал свое хорошее или дурное настроение.
Мнение г-жи Воке казалось наиболее правдоподобным и получило общее признание. По
ее словам, этот «хорошо сохранившийся и свежий, как яблочко, мужчина, еще способный
доставить женщине много приятного», был просто-напросто распутник со странными
наклонностями. И вот какими фактами обосновала г-жа Воке эту клевету.
Несколько месяцев спустя после отъезда разорительной графини, сумевшей
просуществовать полгода за счет хозяйки, г-жа Воке однажды утром, еще не встав с постели,
услышала на лестнице шуршанье шелкового платья и легкие шаги молодой, изящной
женщины, проскользнувшей к Горио в заранее растворенную дверь. Толстуха Сильвия сейчас
же пришла сказать своей хозяйке, что некая девица, чересчур красивая, чтобы быть честной,
одетая, как божество , в прюнелевых ботинках, совсем не запыленных, скользнула, точно
угорь, с улицы к ней на кухню и спросила, где квартирует господин Горио. Вдова Воке вместе
с кухаркой стали подслушивать и уловили кое-какие нежные слова, сказанные во время этого
довольно продолжительного посещения. Когда же г-н Горио вышел проводить свою даму,
толстуха Сильвия надела на руку корзинку, как будто бы отправилась на рынок, и пошла
следом за любовной парочкой.
— Сударыня, — сказала она вернувшись, — а, надо быть, господин Горио богат
чертовски, коли ничего не жалеет для своих красоток. Верите ли, на углу Эстрапады 23 стоял
роскошный экипаж, и в этот экипаж села она!
Во время обеда г-жа Воке пошла задернуть занавеску, чтобы папаше Горио солнце не
било в глаза.
— Господин Горио, вас любят красотки, — смотрите, как солнышко с вами играет. Черт
возьми, у вас есть вкус, она прехорошенькая, — сказала вдова, намекая на его гостью.
— Это моя дочь, — ответил Горио с гордостью, которую нахлебники сочли просто
самодовольством старика, соблюдавшего внешние приличия.
Спустя месяц со времени первого визита к Горио — последовал второй. Его дочь,
которая была у него первый раз в простом утреннем платье, теперь явилась после обеда, в
выездном наряде. Нахлебники, болтавшие в гостиной, имели случай полюбоваться на
красивую, изящную блондинку с тонкой талией, слишком изысканную для дочери какого-то
папаши Горио.
— Да их две! — заявила, не узнав ее, толстуха Сильвия.
Через несколько дней другая девица, высокая, хорошо сложенная брюнетка с живым
взглядом, спросила г-на Горио.
— Да их три! — воскликнула Сильвия.
Вторая дочь навестила отца тоже утром, а несколько дней спустя приехала вечером в
карете, одетая в бальный туалет.
— Целых четыре! — воскликнули г-жа Воке с толстухой Сильвией, не заметив в этой
важной даме никакого сходства с просто одетой девицей, приходившей в первый раз утром.

23 Прадо — парижское здание, предназначенное для увеселительных целей.