Page 105 - Путешествие из Петербурга в Москву

приидет зрети плода своего насаждения: «Восстани, Петр, восстани», когда очарованное
тобою ухо очаровало по чреде око, когда казалося всем, что, приспевый ко гробу Петрову,
воздвигнути его желаешь, силою высшею одаренный, тогда бы и я вещал к Ломоносову: зри,
зри и здесь твое насаждение. Но если он слову мог тебя научить… В Платоне душа Платона, и
да восхитит и увидит нас, тому учило его сердце. 245
Чуждый раболепствования не токмо в том, что благоговение наше возбуждать может, но
даже и в люблении нашем, мы, отдавая справедливость великому мужу, не возмним быти ему
богом всезиждущим, не посвятим его истуканом на поклонение обществу и не будем
пособниками в укоренении какого-либо предрассуждения или ложного заключения. Истина
есть высшее для нас божество, и если бы всесильный восхотел изменить ее образ, являлся не в
ней, лицо наше будет от него отвращение.
Следуя истине, не будем в Ломоносове искать великого дееписателя, не сравним его с
Тацитом, Реналем или Робертсоном; не поставим его на степени Маркграфа или Ридигера,
зане упражнялся в химии. 246 Если сия наука была ему любезна, если многие дни жития
своего провел он в исследовании истин естественности, но шествие его было шествие
последователя. Он скитался путями проложенными, 247 и в нечисленном богатстве природы
не нашел он ни малейшия былинки, которой бы не зрели лучшие его очи, не соглядал он ниже
грубейшия пружины в вещественности, которую бы не обнаружили его предшественники.
Ужели поставим его близ удостоившегося наилестнейщия надписи, которую человек низ
изображения своего зреть может? Надпись, начертанная не ласкательством, но истиною,
дерзающею на силу: _«Се исторгнувший гром с небеси и скиптр из руки царей»_. 248 За то ли
Ломоносова близ его поставим, что преследовал электрической силе в ее действиях; что не
отвращен был от исследования о ней, видя силою ее учителя своего пораженного смертно. 249
Ломоносов умел производить электрическую силу, умел отвращать удары грома, но Франклин
в сей науке есть зодчий, а Ломоносов рукодел.
Но если Ломоносов не достиг великости в испытаниях природы, он действия ее
великолепные описал нам слогом чистым и внятным. И хотя мы не находим в творениях его,
до естественныя науки касающихся, изящного учителя естественности, найдем, однако же,
учителя в слове и всегда достойный пример на последование.
Итак, отдавая справедливость великому мужу, поставляя имя Ломоносова в достойную
его лучезарность, мы не ищем здесь вменить ему и то в достоинство, чего он не сделал или на
что не действовал; или только, распложая неистовое слово, вождаемся исступлением и
пристрастием. Цель наша не сия. Мы желаем показать, что в отношении российской
словесности тот, кто путь ко храму славы проложил, есть первый виновник в приобретении
славы, хотя бы он войти во храм не мог. Бакон Веруламский не достоин разве напоминовения,

245 Здесь Радищев обращается к московскому митрополиту Платону (Левшину), сравнивает его с греческим
философом Платоном и упоминает речь митрополита над гробницей Петра I, произнесенную в 1770 г., по случаю
победы русского флота над турками под Чесмой.

246 Робертсон Уильям (1721–1793) – английский историк; Маркграф Андрей Сигизмунд (1709–1782) –
немецкий химик; Ридигер (Рюдигер) Андрей (1673–1731) – немецкий философ-идеалист; возможно, Радищев
имел в виду естествоиспытателя Рюдигера Христиана Фридриха (1760–1808). Зане – поскольку.

247 Радищев ошибочно недооценивал заслуги Ломоносова в области химии.

248 Надпись на портрете В. Франклина (1706–1790).

249 Радищев говорит о гибели друга Ломоносова, физика Георга Вильгельма Рихмана (1711–1753), погибшего
при проведении опытов с электричеством во время грозы.