Page 457 - Возле моря

Колышкин смотрел на мастера сбоку с холодной отчуж-
дённостью; тонкие губы его сжимались в презрительной
усмешке.
– Ты рассказывай, рассказывай, как опустился до интимной
связи с иностранкой? – потребовал он.
– Да ты уж… – выдохнул Чупахин. – Целый роман насо-
чинял. Способный, смотрю.
– Отвечай по существу. Передо мною документ! – Ко-
лышкин постучал ногтём по листу бумаги. – Здесь всё изложено.
– А что там изложено? – спросил Ермаков; как и на про-
шлом собрании, он сидел у двери. – Прошу зачитать.
Колышкин: – Как я тебе зачитаю?
Ермаков: – A-а, японский не выучил. А там, может, такое
написано! Листовка, может. Вредная. А ты держишь её у себя и
Чупахина обвиняешь.
Колышкин: – Брось демагогию разводить, Ермаков! До тебя
ещё доберёмся. Ты в бригаде – единственный коммунист. Но
вместо того чтобы бороться с выпивками, сам участвуешь.
Ермаков: – А кто нас учит не отрываться от коллектива?
Разве не ты? Вот я и выпиваю, чтоб бригада была дружной и
работа шла положительно.
Колышкин: – Перестань разглагольствовать, Ермаков! Я
тебе не давал слова. Чупахин, объясни, на каком основании из-
насиловал иностранную женщину?
Чупахин (возмущённо): – Не понял.
Колышкин: – Чего ты не понял? Чего? Я говорю: объясняй,
на каком основании... совершил это?
Чупахин: – Ну, секретарь, чудной ты человек. Основания
бывают разные. Порой одного игривого взгляда достаточно. А
про насилие ты загнул. И вообще думай сперва, а потом рот от-
крывай.
У Леонида внутри всё тряслось от смеха. Боясь, что он
вытолкнется из груди, сидел, согнувшись, как будто свело живот,
не смотрел ни на Колышкина, ни на Чупахина и понимал, что
разворачивается не столько смешное, сколько серьёзное и не-
безопасное дело. Небезопасное для бывшего разведчика. А он,

455