Page 136 - Анна Каренина

она к молодому шведу.
– А! – вскрикнул князь, увидав московского полковника, стоявшего около, и,
поклонившись госпоже Шталь, отошел с дочерью и с присоединившимся к ним московским
полковником.
– Это наша аристократия, князь! – с желанием быть насмешливым сказал московский
полковник, который был в претензии на госпожу Шталь за то, что она не была с ним
знакома.
– Все такая же, – отвечал князь.
– А вы еще до болезни знали ее, князь, то есть прежде, чем она слегла?
– Да. Она при мне слегла, – сказал князь.
– Говорят, она десять лет не встает.
– Не встает, потому что коротконожка. Она очень дурно сложена.
– Папа, не может быть! – горячо возразила Кити. – Варенька обожает ее. И потом она
делает столько добра! У кого хочешь спроси! Ее и Aline Шталь все знают.
– Может быть, – сказал он, пожимая локтем ее руку. – Но лучше, когда делают так, что
у кого ни спроси, никто не знает.
Кити замолчала не потому, чо ей нечего было говорить; но они и отцу не хотела
открыть свои тайные мысли. Однако, странное дело, несмотря на то, что она так готовилась
не подчиниться взгляду отца, не дать ему доступа в свою святыню, она почувствовала, что
тот божественный образ госпожи Шталь, который она месяц целый носила в душе,
безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда
поймешь, как лежит это платье. Осталась одна коротконогая женщина, которая лежит
потому, что дурно сложена, и мучает безответную Вареньку за то, что та не так подвертывает
ей плед. И никакими усилиями воображения нельзя уже было возвратить прежнюю мадам
Шталь.

XXXV

Князь передал свое веселое расположение духа и домашним своим, и знакомым, и даже
немцу-хозяину, у которого стояли Щербицкие.
Вернувшись с Кити с вод и пригласив к себе к кофе и полковника, и Марью
Евгеньевну, и Вареньку, князь велел вынести стол и кресла в садик, под каштан, и там
накрыть завтрак. И хозяин и прислуга оживились под влиянием его веселости. Они знали его
щедрость, и чрез полчаса больной гамбургский доктор, живший наверху, с завистью смотрел
в окно на эту веселую русскую компанию здоровых людей, собравшуюся под каштаном. Под
дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного
кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною дичью стола, сидела княгиня в наколке с
лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки. На другом конце сидел князь, плотно кушая
и громко и весело разговаривая. Князь разложил подле себя свои покупки, резные сундучки,
бирюльки, разрезные ножики всех сортов, которых он накупил кучу на всех водах, и
раздаривал их всем, в том числе Лисхен, служанке, и хозяину, с которым он шутил на своем
комическом дурном немецком языке, уверяя его, что не воды вылечили Кити, но его
отличные кушанья, в особенности суп с черносливом. Княгиня подсмеивалась над мужем за
его русские привычки, но была так оживлена и весела, как не была во все время жизни на
водах. Полковник, как всегда, улыбался шуткам князя; но насчет Европы, которую он
внимательно изучал, как он думал, он держал сторону княгини. Добродушная Марья
Евгеньевна покатывалась со смеху от всего, что говорил смешного князь, и Варенька, чего
еще Кити никогда не видала, раскисала от слабого, но сообщающегося смеха, который
возбуждали в ней шутки князя.
Все это веселило Кити, но она не могла не быть озабоченною. Она не могла разрешить
задачи, которую ей невольно задал отец своим веселым взглядом на ее друзей и на ту жизнь,
которую она так полюбила. К задаче этой присоединилась еще перемена ее отношений к