Page 140 - Анна Каренина

хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в них новые черты, изменял о
них прежние суждения и составлял новые. Сергей Иванович напротив. Точно как же, как он
любил и хвалил деревенскую жизнь в противоположность той, которой он не любил, точно
так же и народ любил он в противоположность тому классу людей, которого он не любил, и
точно так же он знал народ как что-то противоположное вообще людям. В его методическом
уме ясно сложились определенные формы народной жизни, выведенные отчасти из самой
народной жизни, но преимущественно из противоположения. Он никогда не изменял своего
мнения о народе и сочувственного к нему отношения.
В случавшихся между братьями разногласиях при суждении о народе Сергей Иванович
всегда побеждал брата именно тем, что у Сергея Ивановича были определенные понятия о
народе, его характере, свойствах и вкусах; у Константина же Левина никакого определенного
и неизменного понятия не было, так что в этих спорах Константин всегда был уличаем в
противоречии самому себе.
Для Сергея Ивановича меньшой брат его был славный малый, с сердцем, поставленным
хорошо (как он выражался по-французски), но с умом хотя и довольно быстрым, однако
подчиненным впечатлениям минуты и потому исполненным противоречий. Со
снисходительностью старшего брата он иногда объяснял ему значение вещей, но не мог
находить удовольствия спорить с ним, потому что слишком легко разбивал его.
Константин Левин смотрел на брата, как на человека огромного ума и образования,
благородного в самом высоком значении этого слова и одаренного способностью
деятельности для общего блага. Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем
ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность
деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может
быть, и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то – не недостаток добрых, честных,
благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем того
стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей
жизни выбрать один и желать этого одного. Чем больше он узнавал брата, тем более замечал,
что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были
приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и
только потому занимались этим. В этом предположении утвердило Левина еще и то
замечание, что брат его нисколько не больше принимал к сердцу вопросы об общем благе и о
бессмертии души, чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины.
Кроме того, Константину Левину было в деревне неловко с братом еще и оттого, что в
деревне, особенно летом, Левин бывал постоянно занят хозяйством, и ему недоставало
длинного летнего дня, для того чтобы переделать все, что нужно, а Сергей Иванович
отдыхал. Но, хотя он и отдыхал теперь, то есть не работал над своим сочинением, он так
привык к умственной деятельности, что любил высказывать в красивой сжатой форме
приходившие ему мысли и любил, чтобы было кому слушать. Самый же обыкновенный и
естественный слушатель его был брат. И потому, несмотря на дружескую простоту их
отношений, Константину неловко было оставлять его одного. Сергей Иванович любил лечь в
траву на солнце и лежать так, жарясь, и лениво болтать.
– Ты не поверишь – говорил он брату, – какое для меня наслажденье эта хохлацкая
лень. Ни одной мысли в голове, хоть шаром покати.
Но Константину Левину скучно было сидеть и слушать его, особенно потому, что он
знал, что без него возят навоз на неразлешенное поле и навалят бог знает как, если не
посмотреть; и резцы в плугах не завинтят, а поснимают и потом скажут, что плуги выдумка
пустая и то ли дело соха Андреевна, и т.п.
– Да будет тебе ходить по жаре. – говорил ему Сергей Иванович.
– Нет, мне только на минутку забежать в контору, – говорил Левин и убегал в поле.

II