Page 23 - Чайка
P. 23

так… Не мучай меня, Борис… Мне страшно…
                     Тригорин.      Если  захочешь,  ты  можешь  быть  необыкновенною.  Любовь  юная,
               прелестная,  поэтическая,  уносящая  в  мир  грез, —  на  земле  только  она  одна  может  дать
               счастье!  Такой  любви  я  не  испытал  еще…  В  молодости  было  некогда,  я  обивал  пороги
               редакций, боролся с нуждой… Теперь вот она, эта любовь, пришла наконец, манит… Какой
               же смысл бежать от нее?
                     Аркадина    (с гневом).  Ты сошел с ума!
                     Тригорин.    И пускай.
                     Аркадина.    Вы все сговорились сегодня мучить меня! (Плачет.)
                     Тригорин    (берет себя за голову).   Не понимает! Не хочет понять!
                     Аркадина.    Неужели я уже так стара и безобразна, что со мною можно, не стесняясь,
               говорить о других женщинах? (Обнимает его и целует.)         О, ты обезумел! Мой прекрасный,
               дивный… Ты последняя страница моей жизни! (Становится на колени.)             Моя радость, моя
               гордость, мое блаженство… (Обнимает его колени.)         Если ты покинешь меня хотя на один
               час, то я не переживу, сойду с ума, мой изумительный, великолепный, мой повелитель…
                     Тригорин.    Сюда могут войти. (Помогает ей встать.)
                     Аркадина.    Пусть, я не стыжусь моей любви к тебе. (Целует ему руки.)         Сокровище
               мое, отчаянная голова, ты хочешь безумствовать, но я не хочу, не пущу…  (Смеется.)           Ты
               мой… ты мой… И этот лоб мой, и глаза мои, и эти прекрасные шелковистые волосы тоже
               мои… Ты весь мой. Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей,
               ты  единственная  надежда  России…  У  тебя  столько  искренности,  простоты,  свежести,
               здорового юмора… Ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица
               или пейзажа, люди у тебя как живые. О, тебя нельзя читать без восторга! Ты думаешь, это
               фимиам?  Я  льщу?  Ну,  посмотри  мне  в  глаза…  посмотри…  Похожа  я  на  лгунью?  Вот  и
               видишь, я одна умею ценить тебя; одна говорю тебе правду, мой милый, чудный… Поедешь?
               Да? Ты меня не покинешь?..
                     Тригорин.    У  меня нет своей воли… У  меня никогда не было своей воли… Вялый,
               рыхлый, всегда покорный — неужели это может нравиться женщине? Бери меня, увози, но
               только не отпускай от себя ни на шаг…
                     Аркадина    (про себя).   Теперь он мой. (Развязно, как ни в чем не бывало.)    Впрочем,
               если хочешь, можешь остаться. Я уеду сама, а ты приедешь потом, через неделю. В самом
               деле, куда тебе спешить?
                     Тригорин.    Нет, уж поедем вместе.
                     Аркадина.    Как хочешь. Вместе, так вместе…

                     Пауза.
                     Тригорин записывает в книжку.

                     Что ты?
                     Тригорин.      Утром  слышал  хорошее  выражение:  «Девичий  бор…»  Пригодится.
               (Потягивается.)      Значит,  ехать?  Опять  вагоны,  станции,  буфеты,  отбивные  котлеты,
               разговоры…
                     Шамраев    (входит).    Имею честь с прискорбием заявить, что лошади поданы. Пора
               уже,  многоуважаемая,  ехать  на  станцию;  поезд  приходит  в  два  и  пять  минут.  Так  вы  же,
               Ирина  Николаевна,  сделайте  милость,  не  забудьте  навести  справочку:  где  теперь  актер
               Суздальцев? Жив ли? Здоров ли? Вместе пивали когда-то… В «Ограбленной почте» играл
               неподражаемо…  С  ним  тогда,  помню,  в  Елисаветграде  служил  трагик  Измайлов,  тоже
               личность  замечательная…  Не  торопитесь,  многоуважаемая,  пять  минут  еще  можно.  Раз  в
               одной мелодраме они играли заговорщиков, и когда их вдруг накрыли, то надо было сказать:
               «Мы попали в западню», а Измайлов — «Мы попали в запандю»… (Хохочет.)              Запандю!..

                     Пока он говорит, Яков     хлопочет около чемоданов, горничная        приносит Аркадиной
   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28