Page 31 - Дядя Ваня

Марина уходит.

(После паузы.) Моя пристяжная что-то захромала. Вчера еще заметил, когда Петрушка
водил поить.
Войницкий. Перековать надо.
Астров. Придется в Рождественном заехать к кузнецу. Не миновать. (Подходит к
карте Африки и смотрит на нее.) А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища —
страшное дело!
Войницкий. Да, вероятно.
Марина (возвращается с подносом, на котором рюмка водки и кусочек хлеба).
Кушай.

Астров пьет водку.

На здоровье, батюшка. (Низко кланяется.) А ты бы хлебцем закусил.
Астров. Нет, я и так… Затем всего хорошего! (Марине.) Не провожай меня, нянька.
Не надо.

Он уходит. Соня идет за ним со свечой, чтобы проводить его; Марина садится в свое
кресло.

Войницкий (пишет). «2-го февраля масла постного 20 фунтов… l6-го февраля опять
масла постного 20 фунтов… Гречневой крупы…»

Пауза. Слышны бубенчики.

Марина. Уехал.

Пауза.

Соня (возвращается, ставит свечу на стол). Уехал…
Войницкий (сосчитал на счетах и записывает). Итого… пятнадцать… двадцать
пять…

Соня садится и пишет.

Марина (зевает). Ох, грехи наши…

Телегин входит на цыпочках, садится у двери и тихо настраивает гитару.

Войницкий (Соне, проведя рукой по ее волосам). Дитя мое, как мне тяжело! О, если
б ты знала, как мне тяжело!
Соня. Что же делать, надо жить!

Пауза.

Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров;
будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других
и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за
гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится
над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную,