Page 26 - Леди Макбет Мценского уезда

угости водочкой. Не скупись. Вспомни, моя разлюбезная, нашу прежнюю любовь, как мы с
тобой, моя радость, погуливали, осенние долги ночи просиживали, твоих родных без попов и
без дьяков на вечный спокой спроваживали.
Катерина Львовна вся дрожала от холода. Кроме холода, пронизывающего ее под
измокшим платьем до самых костей, в организме Катерины Львовны происходило еще нечто
другое. Голова ее горела как в огне; зрачки глаз были расширены, оживлены блудящим
острым блеском и неподвижно вперены в ходящие волны.
– Ну а водочки и я б уж выпила: мочи нет холодно, – прозвенела Сонетка.
– Купчиха, да угости, что ль! – мозолил Сергей.
– Эх ты, совесть! – выговорила Фиона, качая с упреком головою.
– Не к чести твоей совсем это, – поддержал солдатку арестантик Гордюшка.
– Хушь бы ты не против самой ее, так против других за нее посовестился.
– Ну ты, мирская табакерка! – крикнул на Фиону Сергей. – Тоже – совеститься! Что
мне тут еще совеститься! я ее, может, и никогда не любил, а теперь… да мне вот стоптанный
Сонеткин башмак милее ее рожи, кошки эдакой ободранной: так что ж ты мне против этого
говорить можешь? Пусть вон Гордюшку косоротого любит, а то… – он оглянулся на
едущего верхом сморчка в бурке и в военной фуражке с кокардой и добавил: – а то вон еще
лучше к этапному пусть поластится: у него под буркой по крайности дождем не пробирает.
– И все б офицершей звать стали, – прозвенела Сонетка.
– Да как же!.. и на чулочки-то б шутя бы достала, – поддержал Сергей.
Катерина Львовна за себя не заступалась: она все пристальнее смотрела в волны и
шевелила губами. Промежду гнусных речей Сергея гул и стон слышались ей из
раскрывающихся и хлопающих валов. И вот вдруг из одного переломившегося вала
показывается ей синяя голова Бориса Тимофеича, из другого выглянул и закачался муж,
обнявшись с поникшим головкой Федей. Катерина Львовна хочет припомнить молитву и
шевелит губами, а губы ее шепчут: «как мы с тобой погуливали, осенние долги ночи
просиживали, лютой смертью с бела света людей спроваживали».
Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и становился диким.
Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и снова упали. Еще минуту – и она
вдруг вся закачалась, не сводя глаз с темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и
одним махом перекинулась с нею за борт парома.
Все окаменели от изумления.
Катерина Львовна показалась на верху волны и опять нырнула; другая волна вынесла
Сонетку.
– Багор! бросай багор! – закричали на пароме.
Тяжелый багор на длинной веревке взвился и упал в воду. Сонетки опять не стало
видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками;
но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Катерина Львовна,
бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не
показались.

1864