Page 22 - Леди Макбет Мценского уезда

доброте никого. На третьем или четвертом этапе Катерина Львовна с ранних сумерек
устроила себе, посредством подкупа, свидание с Сережечкой и лежит не спит: все ждет, что
вот-вот взойдет дежурный ундерок, тихонько толкнет ее и шепнет: «беги скорей».
Отворилась дверь раз, и какая-то женщина юркнула в коридор; отворилась и еще раз дверь, и
еще с нар скоро вскочила и тоже исчезла за провожатым другая арестантка; наконец дернули
за свиту, которой была покрыта Катерина Львовна. Молодая женщина быстро поднялась с
облощенных арестантскими боками нар, накинула свиту на плечи и толкнула стоящего перед
нею провожатого.
Когда Катерина Львовна проходила по коридору, только в одном месте, слабо
освещенном слепою плошкою, она наткнулась на две или три пары, не дававшие ничем себя
заметить издали. При проходе Катерины Львовны мимо мужской арестантской, сквозь
окошечко, прорезанное в двери, ей послышался сдержанный хохот.
– Ишь жируют, – буркнул провожатый Катерины Львовны и, придержав ее за плечи,
ткнул в уголочек и удалился.
Катерина Львовна нащупала рукой свиту и бороду; другая ее рука коснулась жаркого
женского лица.
– Кто это? – спросил вполголоса Сергей.
– А ты чего тут? с кем ты это?
Катерина Львовна дернула впотьмах повязку с своей соперницы. Та скользнула в
сторону, бросилась и, споткнувшись на кого-то в коридоре, полетела.
Из мужской камеры раздался дружный хохот.
– Злодей! – прошептала Катерина Львовна и ударила Сергея по лицу концами платка,
сорванного с головы его новой подруги.
Сергей поднял было руку; но Катерина Львовна легко промелькнула по коридору и
взялась за свои двери. Хохот из мужской комнаты вслед ей повторился до того громко, что
часовой, апатично стоявший против плошки и плевавший себе в носок сапога, приподнял
голову и рыкнул:
– Цыц!
Катерина Львовна улеглась молча и так пролежала до утра. Она хотела себе сказать:
«не люблю ж его», и чувствовала, что любила его еще горячее, еще больше. И вот в глазах ее
все рисуется, все рисуется, как ладонь его дрожала у той под ее головою, как другая рука его
обнимала ее жаркие плечи.
Бедная женщина заплакала и звала мимовольно ту же ладонь, чтобы она была в эту
минуту под ее головою и чтоб другая его же рука обняла ее истерически дрожавшие плечи.
– Ну, одначе, дай же ты мне мою повязку, – побудила ее утром солдатка Фиона.
– А, так это ты?..
– Отдай, пожалуйста!
– А ты зачем разлучаешь?
– Да чем же я вас разлучаю? Неш это какая любовь или интерес в самом деле, чтоб
сердиться?
Катерина Львовна секунду подумала, потом вынула из-под подушки сорванную ночью
повязку и, бросив ее Фионе, повернулась к стенке.
Ей стало легче.
– Тьпфу, – сказала она себе, – неужели ж таки к этой лоханке крашеной я ревновать
стану! Сгинь она! Мне и применять-то себя к ней скверно.
– А ты, Катерина Ильвовна, вот что, – говорил, идучи назавтра дорогою, Сергей, – ты,
пожалуйста, разумей, что один раз я тебе не Зиновий Борисыч, а другое, что и ты теперь не
велика купчиха: так ты не пыщись, сделай милость. Козьи рога у нас в торг нейдут.
Катерина Львовна ничего на это не отвечала, и с неделю она шла, с Сергеем ни словом,
ни взглядом не обменявшись. Как обиженная, она все-таки выдерживала характер и не
хотела сделать первого шага к примирению в этой первой ее ссоре с Сергеем.
Между тем этой порою, как Катерина Львовна на Сергея сердилась, Сергей стал