Page 40 - Двенадцать стульев

Он держал в одной вывернутой руке сказочный рог изобилия, из которого лавиной валили
охряные московские баранки, выдававшиеся по нужде и за одесские бублики.
При этом молодой человек сладострастно улыбался. С другой стороны упаковочная контора
«Быстроупак» извещала о себе уважаемых граждан-заказчиков черной вывеской с
круглыми золотыми буквами.
Несмотря на ощутительную разницу в вывесках и величине оборотного капитала, оба эти
разнородные предприятия занимались одним и тем же делом: спекулировали
мануфактурой всех видов — грубошерстной, тонкошерстной, хлопчатобумажной, а если
попадался шелк хороших цветов и рисунков, то и шелком.

Пройдя ворота, залитые туннельным мраком и водой, и свернув направо, во двор с
цементным колодцем, можно было увидеть две двери без крылец, выходящие прямо на
острые камни двора. Дощечки тусклой меди с вырезанной на ней писанными буквами
фамилией помещалась на правой двери: В . М . П О Л Е С О В

Левая была снабжена беленькой жестянкой МОДЫ И ШЛЯПЫ
Это тоже была одна видимость. Внутри модной и шляпной мастерской не было ни спартри,
ни отделки, ни безголовых манекенов с офицерской выправкой, ни головатых болванок для
изящных дамских шляп. Вместо всей этой мишуры в трехкомнатной квартире жил
непорочно белый попугай в красных подштанниках. Попугая одолевали блохи, но
пожаловаться он никому не мог, потому что не говорил человеческим голосом. По целым
дням попугай грыз семечки и сплевывал шелуху на ковер сквозь прутья башенной клетки.
Ему не хватало только гармоники и новых свистящих калош, чтобы походить на
подгулявшего кустаря-одиночку. На окнах колыхались темные коричневые занавеси с
блямбами. В квартире преобладали темно-коричневые тона. Над пианино висела
репродукция с картины Беклина «Остров мертвых» в раме фантази темнозеленого
полированного дуба, под стеклом. Один угол стекла давно вылетел, и обнаженная часть
картины была так отделана мухами, что совершенно сливалась с рамой. Что творилось в
этой части острова мертвых — узнать было уже невозможно.

В спальне на кровати сидела сама хозяйка и, опираясь локтями на восьмиугольный столик,
покрытый нечистой скатертью ришелье, раскладывала карты. Перед нею сидела вдова
Грицацуева в пушистой шали.

— Должна вас предупредить, девушка, что я за сеанс меньше пятидесяти копеек не беру,
— сказала хозяйка.

Вдова, не знавшая преград в стремлении отыскать нового мужа, согласилась платить
установленную цену.

— Только вы, пожалуйста, и будущее, — жалобно попросила она.
— Вас надо гадать на даму треф.

Вдова возразила:
— Я всегда была червонная дама. Хозяйка равнодушно согласилась и начала
комбинировать карты. Черновое определение вдовьей судьбы было дано уже через
несколько минут. Вдову ждали большие и мелкие неприятности, а на сердце у нее лежал
трефовый король, с которым дружила бубновая дама.

Набело гадали по руке. Линии руки вдовы Грицацуевой были чисты, мощны и
безукоризненны. Линия жизни простиралась так далеко, что конец ее заехал в пульс, и если
линия говорила правду, вдова должна была бы дожить до страшного суда. Линия ума и
искусства давали право надеяться, что вдова бросит торговлю бакалеей и подарит
человечеству непревзойденные шедевры в какой угодно области искусства, науки или
обществоведения. Бугры Венеры у вдовы походили на маньчжурские сопки и
обнаруживали чудесные запасы любви и нежности.
Все это гадалка объяснила вдове, употребляя слова и термины, принятые в среде
графологов, хиромантов и лошадиных барышников.
— Вот спасибо вам, мадамочка, — сказала вдова, — уж я теперь знаю, кто трефовый
король. И бубновая дама мне тоже очень известна. А король-то марьяжный?

— Марьяжный, девушка.