Page 258 - Рассказы

начистоту.
– Эй, вы! Маленькие чертенята! Сейчас вы в моей власти, и я могу сделать с вами все,
что мне заблагорассудится. Могу хорошенько отколотить вас, поразбивать вам носы или
даже утопить в речке. Ничего мне за это не будет, потому что общество борьбы с детской
смертностью далеко, и в нем происходят крупные неурядицы. Так что вы должны меня
слушаться и вести себя подобно молодым благовоспитанным девочкам. Ну-ка, кто из вас
умеет стоять на голове?
Несоответствие между началом и концом речи поразило ребят. Сначала мои
внушительные угрозы навели на них панический ужас, но неожиданный конец перевернул,
скомкал и смел с их бледных лиц определенное выражение.
– Мы… не умеем… стоять… на головах.
– Напрасно. Лица, которым приходилось стоять в таком положении, отзываются об том
с похвалой. Вот так, смотрите!
Я сбросил пиджак, разбежался и стал на голову. Дети сделали движение, полное
удовольствия и одобрения, но тотчас же сумрачно отодвинулись. Очевидно, первая половина
моей речи стояла перед их глазами тяжелым кошмаром.
Я призадумался. Нужно было окончательно пробить лед в наших отношениях.
Дети любят все приятное. Значит, нужно сделать им что-нибудь исключительно
приятное.
– Дети! – сказал я внушительно. – Я вам запрещаю – слышите ли, категорически и без
отнекиваний запрещаю вам в эти три дня учить уроки!
Крик недоверия, изумления и радости вырвался из трех грудей. О! Я хорошо знал
привязчивое детское сердце. В глазах этих милых мальчиков засветилось самое
недвусмысленное чувство привязанности ко мне, и они придвинулись ближе.
Поразительно, как дети обнаруживают полное отсутствие любознательности по
отношению к грамматике, арифметике и чистописанию. Из тысячи ребят нельзя найти и
трех, которые были бы исключением…
За свою жизнь я знал только одну маленькую девочку, обнаруживавшую интерес к
наукам. По крайней мере, когда бы я ни проходил мимо ее окна, я видел ее склоненной над
громадной не по росту книжкой. Выражение ее розового лица было совершенно
невозмутимо, а глаза от чтения или от чего другого утратили всякий смысл и выражение.
Нельзя сказать, чтобы чтение прояснило ее мозг, потому что в разговоре она употребляла
только два слова: «Папа, мама», и то при очень сильном нажатии груди. Это, да еще уменье в
лежачем положении закрывать глаза составляло всю ее ценность, обозначенную тут же, в
большом белом ярлыке, прикрепленном к груди: «7 руб. 50 коп.»
Повторяю – это была единственная встреченная мною прилежная девочка, да и то это
свойство было навязано ей прихотью торговца игрушками.
Итак, всякие занятия и уроки были мной категорически воспрещены порученным мне
мальчуганам. И тут же я убедился, что пословица «запрещенный плод сладок» не всегда
оправдывается: ни один из моих трех питомцев за эти дни не притронулся к книжке!

III

– Будем жить в свое удовольствие, – предложил я детям. – Что вы любите больше
всего?
– Курить! – сказал Ваня.
– Купаться вечером в речке! – сказал Гришка.
– Стрелять из ружья! – сказал Леля.
– Почему же вы, отвратительные дьяволята, – фамильярно спросил я, – любите все это?
– Потому что нам запрещают, – ответил Ваня, вынимая из кармана, папироску. –
Хотите курить?
– Сколько тебе лет?