Page 36 - Рассказы

нормандской хижины…
Но одностороннее солнце всем своим видом и положением отрицало эту несложную
версию.
Я попробовал взглянуть на картину в кулак: впечатление сконцентрировалось, и
удивительная картина стала еще непонятнее…
Я пустился на хитрость – крепко зажмурил глаза и потом, поболтав головой, сразу
широко открыл их…
Одностороннее солнце по-прежнему пузырилось выпуклой стороной и закорючки с
утомительной стойкостью висели – каждая на своем месте.
Около меня вертелся уже минут десять незнакомый молодой господин с зеленоватым
лицом и таким широким галстуком, что я должен был все время вежливо от него
сторониться. Молодой господин заглядывал мне в лицо, подергивал плечом и вообще
выражал живейшее удовольствие по поводу всего его окружающего.
– Черт возьми! – проворчал я, наконец потеряв терпение. – Хотелось бы мне знать
автора этой картины… Я б ему…
Молодой господин радостно закивал головой:
– Правда? Вам картина нравится?! Я очень рад, что вы оторваться от нее не можете.
Другие ругались, а вы… Позвольте мне пожать вам руку.
– Кто вы такой? – отрывисто спросил я.
– Я? Автор этой картины! Какова штучка?!
– Да-а… Скажите, – сурово обратился я к нему. – Что это такое?
– Это? Господи боже мой… «Четырнадцатая скрипичная соната Бетховена, опус
восемнадцатый». Самая простейшая соната.
Я еще раз внимательно осмотрел картину.
– Соната?
– Соната.
– Вы говорите, восемнадцатый? – мрачно переспросил я.
– Да-с, восемнадцатый.
– Не перепутали ли вы? Не есть ли это пятая соната Бетховена; опус двадцать
четвертый?
Он побледнел.
– Н-нет… Насколько я помню, это именно четырнадцатая соната.
Я недоверчиво посмотрел на его зеленое лицо.
– Объясните мне… Какие бы изменения сделали вы, если бы вам пришлось переделать
эту вещь опуса на два выше?.. Или дернуть даже шестую сонату… А? Чего нам с вами,
молодой человек, стесняться? Как вы думаете?
Он заволновался.
– Так нельзя… Вы вводите в настроение математическое начало… Это продукт моего
личного переживания! Подходите к этому, как к четырнадцатой сонате.
Я грустно улыбнулся.
– К сожалению, мне трудно исполнить ваше предложение… О-очень трудно!
Четырнадцатой сонаты я не увижу.
– Почему?!!
– Потому что их всего десять. Скрипичных сонат Бетховена, к сожалению, всего
десять. Старикашка был преленивым субъектом.
– Что вы ко мне пристаете?! Значит, эта вещь игралась не на скрипке, а на
виолончели!.. Вот и все! На высоких нотах… Я и переживал.
– Старик как будто задался целью строить вам козни… Виолончельных-то сонат всего
шесть и состряпано.
Мой собеседник, удрученный, стоял, опустив голову, и отколупывал от статуи кусочки
гипса.
– Не надо портить статуи, – попросил я. Он вздохнул.