Page 393 - Рассказы

– Очень рад. Моя фамилия Шелковников, мое имя…
– Уху сварили, Кальвия Криспинилловна? – осведомился Мотылек, оттирая плечом
нового гостя. – Знаешь, Телохранитель, у нас сегодня пикник в этой комнате. На ковре будем
уху есть. Ловко?
– Взять бы хорошую палку… – добродушно проворчала старуха, – да и… А вы чего же,
сударь, стоите? Присели бы. А лучше всего, скажу я вам, не путайтесь вы с ними. Они –
враги человеческие! А на вас посмотреть – так одно удовольствие. Словно куколка какая.
– Ур-ра! – заревел Новакович. – Устами этой пышной матроны глаголет сама истина.
Гениально сказано: «Куколка»! Мы сейчас окрестим вас этим именем. Да здравствует
Куколка! Меня зовите Телохранителем, ибо я в наших похождениях охраняю патриция
Мецената от физической опасности, а то птичье чучело на шкафу называется Кузя.
– Снимите меня, – попросил Кузя, обрадованный, что вспомнили и о нем.
– Сиди! Там наверху воздух чище. Дыши горным воздухом!
Новокрещеный Куколка, оглушенный всеми этими спорами и криками, не знал, в
какую сторону поворачиваться, кого слушать…
Меценат ему показался самым уравновешенным, самым спокойным. Поэтому он
деликатно протискался бочком сквозь заполнивших всю комнату Мотылька и
Телохранителя, придвинул к Меценату стул и сел, осведомившись с наружно независимым
видом:
– Как поживаете?
– Благодарю вас, – вежливо отвечал Меценат, пряча в седеющие усы улыбку полных и
красных губ. – Скучаю немножко.
– А вы бы искусством занялись. Поэзией, что ли?
– Хорошо, займусь, – согласился покладистый Меценат. – Завтра же.
– Я еще молодой, но очень люблю поэзию. Это как музыка… Правда?
– Совершеннейшая правда.
– Скажите, это ваша фамилия такая – Меценат?
– Фамилия, фамилия, – подскочил Мотылек, протискиваясь между разговаривающими
и фамильярно присаживаясь на оттоманку. – Наш хозяин сам родом из римлян. Происходит
из знаменитого угасшего рода. В нем умер Нерон, и слава Богу, что умер. А то бы,
согласитесь сами, неприятно было попасть в его сад в виде смоляного факела. А теперь это –
какое прекрасное угасание! А? И от всей былой роскоши осталась только Кальвия
Криспинилла – Magistra libidinium Neronis.
– Это… латынь? – простодушно спросил Куколка.
– Испанский, но не важно. Скажите, вы не родственник одного очень талантливого
поэта – Шелковникова?
– Нет… Не знаю… А что он писал?
– Ну, как же! У него чудные стихи. Одни мы даже заучили наизусть. Как это?..
В степи – избушка, Кругом – трава, В избе – старушка Скрипит едва.
Чудесно! Кованый стих.
– Позвольте, – расцвел как маковый цвет Куколка. – Да ведь это же мои стихи!.. Откуда
вы их знаете? Ведь я их даже не печатал!
– Помилуйте! По всему Петербургу в рукописных списках ходят. Неужели это ваши?!
Да что вы говорите? Позвольте мне пожать вашу руку!.. Это чудно! Какая простота и какая
чисто пушкинская сжатость!.. Кузя, тебе нравится?
– Я в форменном восторге, – сказал сверху Кузя, позевывая. – Кисть большого мастера.
Ни одного лишнего слова: «В степи – избушка!» Всего три слова, а передо мной рисуется
степь, поросшая ковылем и ароматными травами, далекая, бескрайняя… И маленькой точкой
на этой беспредельной равнине маячит покосившаяся серая избушка с нахлобученной на
самые двери крышей…
И Кузя замолчал, погрузившись в задумчивость. На самом деле он был так ленив, что
ему не хотелось лишний раз повернуть языком. Впрочем, немного потрудился: поднял