Page 448 - Рассказы

одной – ну точь-в-точь как моя незабвенная вдова, которую вы так неделикатно назвали
«затрапезной», – хочешь, познакомлю?.. Так и быть, забирай ее себе. А я другую для себя
пошарю.
Яблонька скорбно и виновато поглядела на Новаковича и вдруг заторопилась:
– Ох, ведь нам уже ехать нужно! Мы на минутку забежали. Вале еще нужно корректуру
в типографию отвезти. Валя, поедем! До свидания, разбойнички.
Меценат и клевреты снова остались одни в большой мрачной комнате, окутанной
тишиной.
Неслышными шагами вошла Анна Матвеевна и остановилась у притолоки,
пригорюнившись:
– Ага! Вся гоп-компания в сборе… Чего это у вас темно так? Сидите, сычи какие
словно, нахохлились. Небось коньячище опять хлестать будете, разбойники?! Сюда подать
на ковре али по-христиански – в столовую?
Кузя подмигнул Меценату на Мотылька и Новаковича, совсем затушеванных
сумерками, и, неслышно подойдя к нему, шепнул:
– Это, пожалуй, лучший выход из положения. А? Меценат? Коньяк!
Меценат вдруг подпрыгнул на диване и выпрямился – старый, дряхлеющий, но все еще
мощный лев.
– Ну, ребята, нечего нюнить!! Гляди весело!! Ходи козырем! Выпьем нынче, чтоб звон
пошел, а завтра айда к берегам старой матушки Волги – целой разбойничьей ватагой… Айда!
На широкие речные просторы, на светлые струи, куда Стенька Разин швырял женщин, как
котят! Туда им, впрочем, и дорога!
– Аминь! – восторженно закричал Кузя. – Долой Петербург, да здравствуют Жигули!
Кальвия! Почествуйте волжскую вольницу!! «Что ж вы, черти, приуныли… Эй ты, Филька,
шут! пляши!! Грянем, братцы, удалую – за помин ее души!»

заключение

О, могущественное Время! Будь ты трижды благословенно. Ты лучший врач и лучшее
лекарство, потому что никакие препараты медицинской кухни не затягивают, не закрывают
так благотворно глубоких открытых ран, как ты, вечно текущее, седое, мудрое!
Читатель! Если ты через год заглянул бы в – уже так хорошо тебе знакомую – темную
гостиную Мецената – ты тихо улыбнулся бы, увидев, что все на своем месте:
Меценат в одном углу, одетый в белый полотняный балахон, лепит новый бюст
Мотылька, важно восседающего на высоком стуле, в другом углу возится со штангой,
выбрасывая кверху свои могучие, будто веревками – мускулами опутанные руки Новакович;
в глубоком кресле мирно покоится, поедая апельсин, Кузя…
А у дверей стоит Кальвия Криспинилла и в тысячу первый раз кротко бормочет:
– Опять ты, разбойник, шкурки на ковер бросаешь?! Управы на тебя нет, на мытаря!..

Zoopot, 1923 г.