Page 295 - Донские рассказы
P. 295
I
С тех пор как на слободские игрища стали приходить парни из станицы (а случилось это
осенью, после обмолота хлебов), Семка увидел, что Маринка сразу к нему охладела.
Словно никогда и не крутили они промеж себя любовь, словно и не она, Маринка,
подарила Семке кисет голубого сатина с зеленой собственноручной вышивкой по краям
и с розовыми буквами, целомудренно сиявшими на всех четырех углах этого роскошного
подарка. И когда доставал Семка кисет и, слюнявя клочок «Крестьянской газеты»,
сворачивал подобие козьей ножки, не эти ли чудесные, мерцавшие розовым огнем буквы
наивно уверяли его в любви? А теперь как будто поблекла небесная лазурь сатинового
кисета, увяли пожелтевшие узоры вышивки, и буквы К-Л-Т-Д… уверявшие от лица
Маринки: «кого люблю – тому дарю», глядели на Семку с ехидным лукавством,
напоминая обладателю об утраченном счастье. Даже самосад, покоившийся внутри
кисета, казался Семке забористей и приобрел почему-то горьковатый, щиплющий
привкус.
Причина, повлекшая к преждевременному разрыву любовных отношений с Маринкой,
вытекала прямо из калош.
Семка заметил это в воскресенье, когда на игрища в первый раз пришли станичные
парни. Один из них, Гришка, по прозвищу «Мокроусый», был с гармошкой немецкого
строя, в пухлых галифе с лампасами и в сапогах, на которых немеркнущим глянцем
сияли новые калоши.
Вот с этих-то калош весь вечер не сводила Маринка восхищенного взгляда, а Семка,
позабытый и жалкий, просидел в углу до конца игрищ и оттуда с кривой дрожащей
улыбкой глядел не на Маринку, разрумяненную танцами, не на судорогу, поводившую
губу гармониста, а на пару Тришкиных калош, добросовестно вышлепывающих по
грязному полу замысловатые фигуры.
У Семки на будни и праздники одни вязаные чувяки да рваные штаны. Материя от
ветхости не держит латок, нитки пробредают, и из прорех высматривает смуглое до
черноты Семкино тело. Через это и получилось так, что после игрищ пошел провожать
Маринку Гришка, а Семка вышел последним из накуренной хаты и, прижимаясь к
плетням, намокшим росою, побрел к Маринкиному двору.