Page 291 - Донские рассказы
P. 291

перед атакой, и сонными глазами глядит на лампу. Над желтеньким светлячком огня
                беснуются пушистые бабочки, в окно налетают, жгутся о стекло, на смену одним –
                другие.
                – …безразлично. Гнедой или вороной – все равно. Пристрелить. С жеребенком мы
                навродь цыганев будем.
                – Что? Вот и я говорю, как цыгане. А ежели командующий, что тогда? Приедет осмотреть
                полк, а он будет перед фронтом солонцевать и хвостом этак… А? На всю Красную Армию
                стыд и позор. Я даже не понимаю, Трофим, как ты мог допустить? В разгар гражданской
                войны и вдруг подобное распутство… Это даже совестно. Коноводам строгий приказ:
                жеребцов соблюдать отдельно.
                Утром Трофим вышел из хаты с винтовкой. Солнце еще не всходило. На траве розовела
                роса. Луг, истоптанный сапогами пехоты, изрытый окопами, напоминал заплаканное,
                измятое горем лицо девушки. Около полевой кухни возились кашевары. На крыльце
                сидел эскадронный в сопревшей от давнишнего пота исподней рубахе. Пальцы,
                привыкшие к бодрящему холодку револьверной рукоятки, неуклюже вспоминали
                забытое, родное – плели фасонистый половник для вареников. Трофим, проходя мимо,
                поинтересовался:

                – Половничек плетете?
                Эскадронный увязал ручку тоненькой хворостинкой, процедил сквозь зубы:

                – А вот баба – хозяйка – просит… Сплети да сплети. Когда-то мастер был, а теперь не
                того… не удался.

                – Нет, подходяще, – похвалил Трофим.
                Эскадронный смел с колен обрезки хвороста, спросил:

                – Идешь жеребенка ликвидировать?
                Трофим молча махнул рукой и прошел в конюшню.

                Эскадронный, склонив голову, ждал выстрела, Прошла минута, другая – выстрела не
                было. Трофим вывернулся из-за угла конюшни, как видно, чем-то смущенный.

                – Ну, что?
                – Должно, боек спортился… Пистон не пробивает.

                – А ну, дай винтовку.
                Трофим нехотя подал. Двинув затвором, эскадронный прищурился.

                – Да тут патрон нету!..
                – Не могет быть!.. – с жаром воскликнул Трофим.

                – Я тебе говорю, нет.
                – Так я ж их кинул там… за конюшней…

                Эскадронный положил рядом винтовку и долго вертел в руках новенький половник.
                Свежий хворост был медвяно пахуч и липок, в нос ширяло запахом цветущего
                краснотала, землей попахивало, трудом, позабытым в неуемном пожаре войны…

                – Слушай!.. Черт с ним! Пущай при матке живет. Временно и так далее. Кончится война
                – на нем еще того… пахать. А командующий, на случай чего, войдет в его положение,
                потому что молокан и должен сосать… И командующий титьку сосал, и мы сосали, раз
                обычай такой, ну и шабаш! А боек у твово винта справный.

                Как-то, через месяц, под станицей Усть-Хоперской эскадрон Трофима ввязался в бой с
                казачьей сотней. Перестрелка началась перед сумерками. Смеркалось, когда пошли в
                атаку. На полпути Трофим безнадежно отстал от своего взвода. Ни плеть, ни удила, до
   286   287   288   289   290   291   292   293   294   295   296