Page 321 - Донские рассказы

– А, боятся… – И больше ничего не сказал. Сапожком своим ударил меня прямо в рот и
пошел на крыльцо.

Дед Захар задышал порывисто и часто; на минутку лицо его сморщилось и побелело;
страшным усилием задушив короткое, старческое рыданье, он вытер ладонью сухие
губы, отвернулся. В стороне за музгой коршун, косо распластав крылья, ударился в траву
и приподнял над землей белогрудого стрепета. Перья упали снежными лохмотьями,
блеск их на траве был нестерпимо резок и колюч. Дед Захар высморкался и, вытерев
пальцы о подол вязаной рубахи, снова заговорил:
– Вышел я следом на крыльцо, глядь – Аниська Семенова с дитем бежит. Не хуже, как
этот коршун, вдарилась она об мужа и пристыла у него на руках…
Подозвал пан вахмистра, указывает на Семена с Аникушкой. Вахмистр, с ним шесть
казаков, взяли их и повели в панскую леваду. Я следом иду, а Аниська дитя кинула
посередь двора и за паном волокется. Семен попереди всех шибко-шибко идет, дошел до
конюшни и сел.

– Ты чего это? – спрашивает пан.
́
– Сапог ногу жмет, мочи нет. – И улыбается. Снял сапоги, подает мне: – Носи, дедушка,
на доброе здоровье. На них подошвы двойные, добрые.
Забрал я эти сапоги, опять идем. Поравнялись с огорожей, поставили их к плетню,
казаки ружья заряжают, пан стоит около, ноготки на пальцах махонькими ножничками
обрезает, и ручка ихняя очень белая. Говорю я ему:
– Дозвольте, пан, посымать им одежу. Одежа на них добрая, нам по бедности сгодится,
сносим.
– Пущай сымают.

Снял Аникушка шаровары, вывернул наизнанку и повесил на колышек плетня. Из
кармана вынул кисет, закурил, стоит, ногу отставил и дым колечками пущает, а плюет
через плетень… Семен растелешился догола, исподники холщовые – и то снял, а шапку-
то позабыл снять, – знать, замстило… Меня то морозом дерет, то в жар кинет. Лапну
себя за голову, а пот зачем-то холодный, как родниковая вода… Гляну – стоят
рядушком… У Семена грудь вся дремучим волосом поросла, голый, а на голове шапка…
Анисья, по бабьему положению, глянула, что стоит муж такой нагий и в шапке, как
кинется к нему, обвилась, ровно хмель вокруг дуба. Семен от себя ее отпихивает.

– Уйди, шалава!.. Опомнись, на людях-то!.. Повылазило тебе, не видишь, что я очень
голый… совестно…

Она же раскосматилась, ревет в одну душу:
– Стреляйте обех нас!..

Пан ножнички свои положил в кармашек, спрашивает:
– Стрелять?

– Стреляй, проклятый!..
Это на пана-то!

– Привяжите ее к мужу! – приказывает.
Анисья опамятовалась да назад, ан не тут-то было. Казаки смеются, вяжут ее к Семену
недоуздком… Упала, глупая, наземь и мужа свалила… Пан подошел, скрозь зубы
спрашивает:

– Может, ради дитя, какое осталось, попросишь прощенья?
– Попрошу, – стонает Семен.

– Ну, попроси, только у бога… опоздал у меня просить!..