Page 320 - Донские рассказы

царство небесное, век служил, вспомни, пан, мое усердие, пожалей старость!..
Он и говорит:

– Вот что, дед Захар, я оченно уважаю твои заслуги перед моим папашей, но внуков
твоих вызволить не могу. Они коренные смутьяны. Смирись, дед, духом.

Я ножки его обнял, ползу по крыльцу.
– Смилуйся, пан! Родимушка мой, вспомни, как дед Захар тебе услужал, не губи, у Семки
мово ить дите грудное!
Закурил он пахучую папироску, дым кверху пущает и говорит:

– Поди скажи им, мерзавцам, пущай придут ко мне в комнаты; ежели выпросят
прощение – так и быть, ради папашиной памяти, вкачу им розог и запишу в свой отряд.
Может, они усердием и покроют свою страмную вину.
Я рысью во двор, рассказал внукам, ткну их за рукава:
– Идите, дурные, с земли не вставайте, покеда не простит!

Семен хоть бы голову поднял. Сидит на припечках и былкой землю ковыряет. Аникушка
глядел-глядел на меня да как брякнет:

– Поди, – говорит, – к своему пану и скажи ему: мол, дед Захар на коленях всю жисть
полозил, и сын его полозил, а внуки уже не хочут. Так и передай!

– Не пойдешь, сучий сын?
– Не пойду!

– Тебе, поганцу, жить-помирать – один алтын, а Семку куда тянешь? На кого бабу с дитем
кинет?

Вижу, у Семена затряслись руки, копает землю былкой, ищет там неположенного, сам
молчит. Молчит, как бык.

– Иди, дедушка, не квели нас, – просит Аникей.
– Не пойду, гад твоей морде! Анисья Семкина руки на себя наложит в случае чего!..

У Семена былка-то в руках хрусть – и сломилась.
Жду. Обратно молчат.

– Семушка, опомнись, кормилец мой! Иди к пану.
– Опомнились! Не пойдем! Иди полозь ты! – лютует Аникушка.

Я и говорю:
– Попрекаешь тем, что перед паном на коленках стоял? Что ж, я человек старый, вместо
материной титьки панский кнут сосал… Не потребую и перед родными внуками на
колени стать.
Стал на колени, земно кланяюсь, прошу. Мужики отвернулись, быдто и не видят.

– Уйди, дед… Уйди, убью! – орет Аникушка, а у самого пена на губах и глаза дикие, как у
заарканенного волка.

Повернулся я и опять к пану. Ножки его прижал к грудям – не отпихнет, руки
закаменели, и уж слова не выговорю. Спрашивает:

– Где же внуки?
– Боятся, пан…