Page 26 - Гранатовый браслет

умиротворенное выражение она видала на масках великих страдальцев — Пушкина и
Наполеона.
— Если прикажете, пани, я уйду? — спросила старая женщина, и в ее тоне
послышалось что-то чрезвычайно интимное.
— Да, я потом вас позову, — сказала Вера и сейчас же вынула из маленького бокового
кармана кофточки большую красную розу, подняла немного вверх левой рукой голову трупа,
а правой рукой положила ему под шею цветок. В эту секунду она поняла, что та любовь, о
которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее. Она вспомнила слова генерала Аносова
о вечной исключительной любви — почти пророческие слова. И, раздвинув в обе стороны
волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его виски и поцеловала его в холодный,
влажный лоб долгим дружеским поцелуем.
Когда она уходила, то хозяйка квартиры обратилась к ней льстивым польским тоном:
— Пани, я вижу, что вы не как все другие, не из любопытства только. Покойный пан
Желтков перед смертью сказал мне: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня
какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение…» — он
даже нарочно записал мне это. Вот поглядите…
— Покажите, — сказала Вера Николаевна и вдруг заплакала. — Извините меня, это
впечатление смерти так тяжело, что я не могу удержаться.
И она прочла слова, написанные знакомым почерком: «L. van Beethoven. Son. № 2, op. 2.
Largo Appassionato» .

XIII

Вера Николаевна вернулась домой поздно вечером и была рада, что не застала дома ни
мужа, ни брата.
Зато ее дожидалась пианистка Женни Рейтер, и, взволнованная тем, что она видела и
слышала, Вера кинулась к ней и, целуя ее прекрасные большие руки, закричала:
— Женни, милая, прошу тебя, сыграй для меня что-нибудь, — и сейчас же вышла из
комнаты в цветник и села на скамейку.
Она почти ни одной секунды не сомневалась в том, что Женни сыграет то самое место
из Второй сонаты, о котором просил этот мертвец с смешной фамилией Желтков.
Так оно и было. Она узнала с первых аккордов это исключительное, единственное по
глубине произведение. И душа ее как будто бы раздвоилась. Она единовременно думала о
том, что мимо нее прошла большая любовь, которая повторяется только один раз в тысячу
лет. Вспомнила слова генерала Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил ее
слушать именно это бетховенское произведение, и еще против ее желания? И в уме ее
слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой, что это были как будто бы
куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое» .
«Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла
себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я
перед тобою — одна молитва: „Да святится имя Твое“ .
Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с
душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. „Да святится имя Твое“
.
Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью,
тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе
горя. Я ухожу один, молча, так угодно было богу и судьбе. „Да святится имя Твое“ .
В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть
прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в
сердце полон хвалы тебе: „Да святится имя Твое“ .
Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют
часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою — слава Тебе.