Page 22 - Гранатовый браслет

— Да. Но последним вашим поступком, именно присылкой этого вот самого
гранатового браслета, вы переступили те границы, где кончается наше терпение.
Понимаете? — кончается. Я от вас не скрою, что первой нашей мыслью было — обратиться
к помощи власти, но мы не сделали этого, и я очень рад, что не сделали, потому что —
повторяю — я сразу угадал в вас благородного человека.
— Простите. Как вы сказали? — спросил вдруг внимательно Желтков и рассмеялся. —
Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так вы сказали?
Он положил руки в карманы, сел удобно в угол дивана, достал портсигар и спички и
закурил.
— Итак, вы сказали, что вы хотели прибегнуть к помощи власти?.. Вы меня извините,
князь, что я сижу? — обратился он к Шеину. — Ну-с, дальше?
Князь придвинул стул к столу и сел. Он, не отрываясь, глядел с недоумением и
жадным, серьезным любопытством в лицо этого странного человека.
— Видите ли, милый мой, эта мера от вас никогда не уйдет, — с легкой наглостью
продолжал Николай Николаевич. — Врываться в чужое семейство…
— Виноват, я вас перебью…
— Нет, виноват, теперь уж я вас перебью… — почти закричал прокурор.
— Как вам угодно. Говорите. Я слушаю. Но у меня есть несколько слов для князя
Василия Львовича.
И, не обращая больше внимания на Тугановского, он сказал:
— Сейчас настала самая тяжелая минута в моей жизни. И я должен, князь, говорить с
вами вне всяких условностей… Вы меня выслушаете?
— Слушаю, — сказал Шеин. — Ах, Коля, да помолчи ты, — сказал он нетерпеливо,
заметив гневный жест Тугановского. — Говорите.
Желтков в продолжение нескольких секунд ловил ртом воздух, точно задыхаясь, и
вдруг покатился, как с обрыва. Говорил он одними челюстями, губы у него были белые и не
двигались, как у мертвого.
— Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю вашу жену. Но семь лет
безнадежной и вежливой любви дают мне право на это. Я соглашаюсь, что вначале, когда
Вера Николаевна была еще барышней, я писал ей глупые письма и даже ждал на них ответа.
Я соглашаюсь с тем, что мой последний поступок, именно посылка браслета, была еще
большей глупостью. Но… вот я вам прямо гляжу в глаза и чувствую, что вы меня поймете. Я
знаю, что не в силах разлюбить ее никогда… Скажите, князь… предположим, что вам это
неприятно… скажите, — что бы вы сделали для того, чтоб оборвать это чувство? Выслать
меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Все равно и там так же я буду любить
Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей
знать о моем существовании. Остается только одно — смерть… Вы хотите, я приму ее в
какой угодно форме.
— Мы вместо дела разводим какую-то мелодекламацию, — сказал Николай
Николаевич, надевая шляпу. — Вопрос очень короток: вам предлагают одно из двух: либо
вы совершенно отказываетесь от преследования княгини Веры Николаевны, либо, если на
это вы не согласитесь, мы примем меры, которые нам позволят наше положение, знакомство
и так далее.
Но Желтков даже не поглядел на него, хотя и слышал его слова. Он обратился к князю
Василию Львовичу и спросил:
— Вы позволите мне отлучиться на десять минут? Я от вас не скрою, что пойду
говорить по телефону с княгиней Верой Николаевной. Уверяю вас, что все, что возможно
будет вам передать, я передам.
— Идите, — сказал Шеин.
Когда Василий Львович и Тугановский остались вдвоем, то Николай Николаевич сразу
набросился на своего шурина.
— Так нельзя, — кричал он, делая вид, что бросает правой рукой на землю от груди