Page 114 - Колымские рассказы

— Вот я.
— Выходи во двор — иди вот к тому крыльцу.

Двери подлинного „Дома Васькова“ открылись передо мной, и я вошел в низкий, тускло
освещенный коридор. Надзиратель отпер замок, отвалил массивную железную щеколду
и открыл крошечную камеру с двойными нарами. Два человека, согнувшись, сидели в
углу нижних нар.
Я подошел к окну, сел.

За плечи меня тряс человек. Это был мой приисковый бригадир Дмитрий Тимофеевич
Парфентьев.

— Ты понимаешь что-нибудь?

— Ничего не понимаю. Когда тебя привезли?
— Три дня назад. На легковушке Атлас привез.
— Атлас? Он допрашивал меня в райотделе. Лет сорока, лысоватый. В штатском.

— Со мной он ехал в военном. А что тебя спрашивал капитан Ребров?

— Не знаю ли я Виноградова.
— Ну?

— Откуда же мне его знать?
— Виноградов — председатель Далькрайсуда.

— Это ты знаешь, а я — не знаю, кто такой Виноградов.
— Я учился с ним.

Я начал кое-что понимать. Парфентьев был до ареста областным прокурором в
Челябинске, карельским прокурором. Виноградов, проезжая через „Партизан“, узнал,
что его университетский товарищ в забое, передал ему деньги, попросил начальника
„Партизана“ Анисимова помочь Парфентьеву. Парфентьева перевели в кузницу
молотобойцем. Анисимов сообщил о просьбе Виноградова в НКВД, Смертину, тот — в
Магадан, капитану Реброву, и начальник СПО приступил к разработке дела
Виноградова. Были арестованы все юристы-заключенные по всем приискам Севера.
Остальное было делом следовательской техники.

— А здесь мы зачем? Я был в палатке…
— Нас выпускают, дурак, — сказал Парфентьев.

— Выпускают? На волю? То есть не на волю, а на пересылку, на транзитку.
— Да, — сказал третий человек, выползая на свет и оглядывая меня с явным
презрением.
Раскормленная розовая рожа. Одет он был в черную дошку, зефировая рубашка была
расстегнута на его груди.
— Что, знакомы? Не успел вас задавить капитан Ребров. Враг народа…

— А ты-то друг народа?
— Да уж, по крайней мере, не политический. Ромбов не носил. Не издевался над
трудовыми людьми. Вот из-за вас, из-за таких, и нас сажают.

— Блатной, что ли? — сказал я.

— Кому блатной, а кому портной.