Page 218 - Хождение по мукам. Хмурое утро
P. 218
– Да, на фронте легче, чем у вас в Москве, – сказал он, раздавая билетики, – крупный бой
пришлось выдержать из-за этой петрушки… Хорошо – комендант попался наш морячок, с
крейсера «Аврора»… Так что, не опаздывайте, заседание важное сегодня. Ну, Анисья,
пойдемте…
В пятиярусном зале Большого театра, в тумане, надышанном людьми, едва светились
сотни лампочек красноватым накалом. Было холодно, как в погребе. На огромной сцене,
с полотняными арками в кулисах, сбоку, близ тусклой рампы, сидел за столом
президиум. Все они, повернув головы, глядели в глубь сцены, где с колосников
свешивалась карта Европейской России, покрытая разноцветными кружками и
окружностями, – они почти сплошь заполняли все пространство. Перед картой стоял
маленький человек, в меховом пальто, без шапки; откинутые с большого лба волосы его
бросали тень на карту. В руке он держал длинный кий и, двигая густыми бровями,
указывал время от времени концом кия на тот или иной цветной кружок, загоравшийся
тотчас столь ярким светом, что тусклое золото ярусов в зале начинало мерцать и
становились видны напряженные, худые лица, с глазами, расширенными вниманием.
Он говорил высоким голосом в напряженной тишине:
– У нас в одной Европейской России – десятки триллионов пудов воздушно-сухого торфа.
Запасами его мы обеспечены на столетия. Торф есть топливо на местах. С одной
десятины торфяного болота получается в двадцать пять раз больше энергии, чем с
десятины леса. Торф – в первую голову, за ним – белый уголь и черный уголь решают
стоящую перед нами проблему революционного строительства. Ибо революция, которая
победила только на поле брани и не перешла к реальному осуществлению своих идей,
утихает, как налетевшая буря. Сидящий здесь, среди нас, Владимир Ильич Ленин,
вдохновитель моего сегодняшнего доклада, указал генеральную линию созидающей
революции: коммунизм – это советская власть плюс электрификация…
… – Где Ленин? – спросила Катя, вглядываясь с высоты пятого яруса. Рощин, державший,
не отпуская, ее худенькую руку, ответил также шепотом:
– Тот, в черном пальто, видишь – он быстро пишет, поднял голову, бросает через стол
записку… Это он… А с краю – худощавый, с черными усами – Сталин, тот, кто разгромил
Деникина…
Докладчик говорил:
– Там, где в вековой тишине России таятся миллиарды пудов торфа, там, где
низвергается водопад или несет свои воды могучая река, – мы сооружаем
электростанции – подлинные маяки обобществленного труда. Россия освободилась
навсегда от ига эксплуататоров, наша задача – озарить ее немеркнущим заревом
электрического костра. Былое проклятие труда должно стать счастьем труда.
Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте
окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как
звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие
мгновения карту, – понадобилось сосредоточить всю энергию московской
электростанции, – даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены
все лампочки, кроме одной – в шестнадцать свечей.
Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш
было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о
головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции,
вступающей на путь творчества…
Телегин тихонько говорил Даше:
– Дельный доклад. Я этого инженера Кржижановского хорошо знаю. Вот кончим войну, –
вернусь на завод, у меня тоже кое-какие соображения… Ужасно хочется, Дашенька,
работать… Если они такую электрическую базу подведут, – ужас что можно развернуть…
Черт знает – какие у нас богатства! Поднять на настоящую работу такую махину, – что
тебе Америка! – Мы богаче… Поедем с тобой на Урал…