Page 182 - Мастер и Маргарита
P. 182
попросил предъявить ему список тех лиц, которые поступили в клинику в течение последних
трех дней. Таким образом, были обнаружены Никанор Иванович Босой и несчастный
конферансье, которому отрывали голову. Ими, впрочем, занимались мало. Теперь уж легко
было установить, что эти двое стали жертвами одной и той же шайки, возглавляемой этим
таинственным магом. Но вот Иван Николаевич Бездомный следователя заинтересовал
чрезвычайно.
Дверь Иванушкиной комнаты № 117 отворилась под вечер пятницы, и в комнату вошел
молодой, круглолицый, спокойный и мягкий в обращении человек, совсем непохожий на
следователя, и тем не менее один из лучших следователей Москвы. Он увидел лежащего на
кровати, побледневшего и осунувшегося молодого человека, с глазами, в которых читалось
отсутствие интереса к происходящему вокруг, с глазами, то обращающимися куда-то вдаль,
поверх окружающего, то внутрь самого молодого человека.
Следователь ласково представился и сказал, что зашел к Ивану Николаевичу
потолковать о позавчерашних происшествиях на Патриарших прудах.
О, как торжествовал бы Иван, если бы следователь явился к нему пораньше, хотя бы,
скажем, в ночь на четверг, когда Иван буйно и страстно добивался того, чтобы выслушали
его рассказ о Патриарших прудах. Теперь сбылось его мечтание помочь поймать
консультанта, ему не нужно было ни за кем уже бегать, к нему самому пришли именно
затем, чтобы выслушать его повесть о том, что произошло в среду вечером.
Но, увы, Иванушка совершенно изменился за то время, что прошло с момента гибели
Берлиоза. Он был готов охотно и вежливо отвечать на все вопросы следователя, но
равнодушие чувствовалось и во взгляде Ивана, и в его интонациях. Поэта больше не трогала
судьба Берлиоза.
Перед приходом следователя Иванушка дремал лежа, и перед ним проходили
некоторые видения. Так, он видел город странный, непонятный, несуществующий, с
глыбами мрамора, источенными колоннадами, со сверкающими на солнце крышами, с
черной мрачной и безжалостной башней Антония, со дворцом на западном холме,
погруженным до крыш почти в тропическую зелень сада, с бронзовыми, горящими в закате
статуями над этой зеленью, он видел идущие под стенами древнего города римские,
закованные в броню, кентурии.
В дремоте перед Иваном являлся неподвижный в кресле человек, бритый, с
издерганным желтым лицом, человек в белой мантии с красной подбивкой, ненавистно
глядящий в пышный и чужой сад. Видел Иван и безлесый желтый холм с опустевшими
столбами с перекладинами.
А происшедшее на Патриарших прудах поэта Ивана Бездомного более не
интересовало.
— Скажите, Иван Николаевич, а вы-то сами как далеко были от турникета, когда
Берлиоз свалился под трамвай?
Чуть заметная равнодушная усмешка почему-то тронула губы Ивана, и он ответил:
— Я был далеко.
— А этот клетчатый был возле самого турникета?
— Нет, он сидел на скамеечке невдалеке.
— Вы хорошо помните, что он не подходил к турникету в тот момент, когда Берлиоз
упал?
— Помню. Не подходил. Он развалившись сидел.
Эти вопросы были последними вопросами следователя. После них он встал, протянул
руку Иванушке, пожелал скорее поправиться и выразил надежду, что вскорости вновь будет
читать его стихи.
— Нет, — тихо ответил Иван, — я больше стихов писать не буду.
Следователь вежливо усмехнулся, позволил себе выразить уверенность в том, что поэт
сейчас в состоянии некоторой депрессии, но что скоро это пройдет.
— Нет, — отозвался Иван, глядя не на следователя, а вдаль, на гаснущий небосклон, —