Page 99 - На западном фронте без перемен
P. 99

выпишут на протезирование. Он по-прежнему мало говорит и стал намного серьезнее, чем
                раньше. Зачастую он умолкает на полуслове и смотрит в одну точку. Если бы не мы, он давно
                бы покончил с собой. Но теперь самое трудное время у него позади. Иногда он даже смотрит,
                как мы играем в скат.
                После выписки мне предоставляют отпуск.

                Мать не хочет расставаться со мной. Она такая слабенькая. Мне еще тяжелее, чем в прошлый
                раз.

                Затем из полка приходит вызов, и я снова еду на фронт.
                Мне трудно прощаться с моим другом Альбертом Кроппом. Но такова уж доля солдата, — со
                временем он привыкает и к этому.
                Мы уже перестали считать недели. Когда я прибыл сюда, стояла зима и взметаемые
                разрывами снарядов смерзшиеся комья земли были почти такими же опасными, как осколки.
                Сейчас деревья снова зазеленели. Фронт и бараки чередой сменяют друг друга, и в этом
                заключается наша жизнь. Мы отчасти уже привыкли к этому, война — это нечто вроде
                опасной болезни, от которой можно умереть, как умирают от рака и туберкулеза, от гриппа и
                дизентерии. Только смертельный исход наступает гораздо чаще, и смерть приходит в гораздо
                более разнообразных и страшных обличьях.

                Наши думы — глина; сменяющие друг друга дни месят ее; когда мы на отдыхе, к нам приходят
                мысли о хорошем, а, когда мы лежим под огнем, они умирают. Внутри у нас все изрыто, как
                изрыта местность вокруг нас.
                Сейчас так живут все, не только мы одни; прошлое утратило свое значение, люди и в самом
                деле не помнят его. Различия, созданные образованием и воспитанием, почти что стерты, они
                ощущаются лишь с трудом. Порой они дают преимущества, помогая лучше разобраться в
                обстановке, но у них есть и свои теневые стороны, они порождают ненужную щепетильность и
                сдержанность, которую приходится преодолевать. Как будто мы были когда-то монетами
                разных стран; потом их переплавили, и теперь на них оттиснут один и тот же чекан. Чтобы
                отличить их друг от друга, нужно очень тщательно проверить металл, из которого они отлиты.
                Мы прежде всего солдаты, и лишь где-то на заднем плане в нас каким-то чудом стыдливо
                прячется человеческая личность.
                Все мы — братья, связанные странными узами, в которых есть нечто от воспетого в народных
                песнях товарищества, от солидарности заключенных, от продиктованной отчаянием
                сплоченности приговоренных к смертной казни; нас породнила та жизнь, которой мы живем,
                особая форма бытия, порожденная постоянной опасностью, напряженным ожиданием смерти
                и одиночеством и сводящаяся к тому, что человек бездумно присчитывает дарованные ему
                часы к ранее прожитым, не испытывая при этом абсолютно никаких высоких чувств. Смесь
                героического с банальным — вот какое определение можно было бы дать нашей жизни, но
                только кто станет над ней задумываться. Вот один из частных случаев: нас оповестили, что
                противник идет в атаку, и Тьяден с молниеносной быстротой съедает свою порцию горохового
                супа с салом, — ведь Тьяден не знает, будет ли он еще жив через час. Мы долго спорим,
                правильно ли он поступил. Кат считает, что этого делать нельзя, — ведь в бою тебя могут
                ранить в живот, а когда желудок полон, такие ранения опаснее, чем когда он пуст.

                Подобные вещи являются для нас проблемами, мы относимся к ним серьезно, да иначе и быть
                не может. Здесь, на грани смерти, жизнь ужасающе прямолинейна; она сводится к самому
                необходимому, и все остальное спит глухим сном; вот эта-то примитивность и спасает нас.
                Если бы мы были более сложными существами, мы давно бы уже сошли с ума, дезертировали
                или же были бы убиты. Мы словно альпинисты на снежных вершинах, — все функции
                организма должны служить только сохранению жизни и в силу необходимости они
                подчинены этой задаче. Все остальное отметается, так как оно привело бы к ненужной трате
                сил. Для нас это единственный путь к спасению, и в часы затишья, когда загадочные отсветы
                былого показывают мне, как в тусклом зеркале, отделившиеся от меня контуры моего
                нынешнего бытия, я нередко кажусь самому себе чужим и удивляюсь тому, что не имеющая
                названия деятельная сила, которую условно называют жизнью, сумела приспособиться даже к
                этим формам. Все другие ее проявления находятся в состоянии зимней спячки, жизнь
                сосредоточилась на том, чтобы не прокараулить угрожающую ей отовсюду смерть; наша
                жизнь превратила нас в мыслящих животных, чтобы вооружить нас инстинктом. Она
                притупила все наше существо, чтобы нас не сломили кошмары, которые навалились бы на
                нас, если б мы мыслили ясно и сознательно; она пробудила в нас чувство товарищества, чтобы
   94   95   96   97   98   99   100   101   102   103   104