Page 99 - На западном фронте без перемен

выпишут на протезирование. Он по-прежнему мало говорит и стал намного серьезнее, чем
раньше. Зачастую он умолкает на полуслове и смотрит в одну точку. Если бы не мы, он давно
бы покончил с собой. Но теперь самое трудное время у него позади. Иногда он даже смотрит,
как мы играем в скат.
После выписки мне предоставляют отпуск.

Мать не хочет расставаться со мной. Она такая слабенькая. Мне еще тяжелее, чем в прошлый
раз.

Затем из полка приходит вызов, и я снова еду на фронт.
Мне трудно прощаться с моим другом Альбертом Кроппом. Но такова уж доля солдата, — со
временем он привыкает и к этому.
Мы уже перестали считать недели. Когда я прибыл сюда, стояла зима и взметаемые
разрывами снарядов смерзшиеся комья земли были почти такими же опасными, как осколки.
Сейчас деревья снова зазеленели. Фронт и бараки чередой сменяют друг друга, и в этом
заключается наша жизнь. Мы отчасти уже привыкли к этому, война — это нечто вроде
опасной болезни, от которой можно умереть, как умирают от рака и туберкулеза, от гриппа и
дизентерии. Только смертельный исход наступает гораздо чаще, и смерть приходит в гораздо
более разнообразных и страшных обличьях.

Наши думы — глина; сменяющие друг друга дни месят ее; когда мы на отдыхе, к нам приходят
мысли о хорошем, а, когда мы лежим под огнем, они умирают. Внутри у нас все изрыто, как
изрыта местность вокруг нас.
Сейчас так живут все, не только мы одни; прошлое утратило свое значение, люди и в самом
деле не помнят его. Различия, созданные образованием и воспитанием, почти что стерты, они
ощущаются лишь с трудом. Порой они дают преимущества, помогая лучше разобраться в
обстановке, но у них есть и свои теневые стороны, они порождают ненужную щепетильность и
сдержанность, которую приходится преодолевать. Как будто мы были когда-то монетами
разных стран; потом их переплавили, и теперь на них оттиснут один и тот же чекан. Чтобы
отличить их друг от друга, нужно очень тщательно проверить металл, из которого они отлиты.
Мы прежде всего солдаты, и лишь где-то на заднем плане в нас каким-то чудом стыдливо
прячется человеческая личность.
Все мы — братья, связанные странными узами, в которых есть нечто от воспетого в народных
песнях товарищества, от солидарности заключенных, от продиктованной отчаянием
сплоченности приговоренных к смертной казни; нас породнила та жизнь, которой мы живем,
особая форма бытия, порожденная постоянной опасностью, напряженным ожиданием смерти
и одиночеством и сводящаяся к тому, что человек бездумно присчитывает дарованные ему
часы к ранее прожитым, не испытывая при этом абсолютно никаких высоких чувств. Смесь
героического с банальным — вот какое определение можно было бы дать нашей жизни, но
только кто станет над ней задумываться. Вот один из частных случаев: нас оповестили, что
противник идет в атаку, и Тьяден с молниеносной быстротой съедает свою порцию горохового
супа с салом, — ведь Тьяден не знает, будет ли он еще жив через час. Мы долго спорим,
правильно ли он поступил. Кат считает, что этого делать нельзя, — ведь в бою тебя могут
ранить в живот, а когда желудок полон, такие ранения опаснее, чем когда он пуст.

Подобные вещи являются для нас проблемами, мы относимся к ним серьезно, да иначе и быть
не может. Здесь, на грани смерти, жизнь ужасающе прямолинейна; она сводится к самому
необходимому, и все остальное спит глухим сном; вот эта-то примитивность и спасает нас.
Если бы мы были более сложными существами, мы давно бы уже сошли с ума, дезертировали
или же были бы убиты. Мы словно альпинисты на снежных вершинах, — все функции
организма должны служить только сохранению жизни и в силу необходимости они
подчинены этой задаче. Все остальное отметается, так как оно привело бы к ненужной трате
сил. Для нас это единственный путь к спасению, и в часы затишья, когда загадочные отсветы
былого показывают мне, как в тусклом зеркале, отделившиеся от меня контуры моего
нынешнего бытия, я нередко кажусь самому себе чужим и удивляюсь тому, что не имеющая
названия деятельная сила, которую условно называют жизнью, сумела приспособиться даже к
этим формам. Все другие ее проявления находятся в состоянии зимней спячки, жизнь
сосредоточилась на том, чтобы не прокараулить угрожающую ей отовсюду смерть; наша
жизнь превратила нас в мыслящих животных, чтобы вооружить нас инстинктом. Она
притупила все наше существо, чтобы нас не сломили кошмары, которые навалились бы на
нас, если б мы мыслили ясно и сознательно; она пробудила в нас чувство товарищества, чтобы