Page 102 - На западном фронте без перемен

— Ей-богу, нет смысла застегивать штаны.
Наша артиллерия приумолкла, — слишком мало боеприпасов, а стволы так разносились, что
бьют очень неточно, с большим рассеиванием, и иногда снаряды залетают к нам в окопы. У
нас мало лошадей. Наши свежие части комплектуются из малокровных, быстро
утомляющихся мальчиков, которые не могут таскать на себе ранец, но зато умеют умирать.
Тысячами. Они ничего не смыслят в войне, они только идут вперед и подставляют себя под
пули. Однажды, когда они только что сошли с поезда и еще не умели укрываться, один-
единственный вражеский летчик скосил шутки ради целых две роты этих юнцов.
— Скоро в Германии никого не останется, — говорит Кат.
Мы не надеемся, что все это когда-нибудь кончится. Мы вообще не заглядываем так далеко
вперед. Ты можешь получить пулю в лоб, — тогда конец; тебя могут ранить, — тогда
следующий этап — лазарет. Если тебе не ампутируют руку или ногу, — тогда ты рано или
поздно попадешься в лапы одного из тех врачей в чине капитана и с крестом за военные
заслуги в петличке, которые говорят тебе, когда ты приходишь на комиссию: «Что, одна нога
чуть-чуть короче? На фронте вам не придется бегать, если вы не трус!..
Запишем: „годен"... Можете идти!»
Кат рассказывает один из анекдотов, обошедших весь фронт от Вогезов до Фландрии, —
анекдот о военном враче, который читает на комиссии фамилии по списку и, не глядя на
подошедшего, говорит: «Годен. На фронте нужны солдаты». К нему подходит солдат на
деревяшке, врач опять говорит: «Годен».

— И тогда, — Кат возвышает голос, — солдат и говорит ему: «У меня уже есть деревянная нога,
но если вы меня пошлете на фронт и мне оторвут голову, я закажу себе деревянную голову и
стану врачом». Мы все глубоко удовлетворены этим ответом.

Должно быть, бывают и хорошие врачи, мы сами видели многих, но так как каждому солдату
приходится не один раз проходить разные осмотры, то в конце концов он все же становится
жертвой одного из тех многочисленных «охотников за героями», которые озабочены только
тем, чтобы в их списках стояло как можно меньше негодных и ограниченно годных. Таких
историй рассказывают немало, и обычно в них звучит еще больше горечи, чем в этой. И все-
таки они отнюдь не являются признаком бунтарских настроений и паникерства; истории эти
правдивы, и они честно называют вещи своими именами: уж очень много у нас в армии
обмана, несправедливости и подлости. Как же не удивляться тому, что, несмотря на это, во все
более безнадежную борьбу по-прежнему вступает полк за полком, что атака следует за атакой,
хотя линия фронта прогибается и трещит?

Танки, бывшие когда-то предметом насмешек, стали теперь грозным оружием. Надвигаясь
длинной цепью, закованные в броню, они кажутся нам самым наглядным воплощением
ужасов войны.

Орудий, обрушивающих на нас ураганный огонь, мы не видим, стрелковые цепи атакующего
нас противника состоят из таких же людей, как мы, а эти танки страшны тем, что они —
машины, их гусеницы бегут по замкнутому кругу, бесконечные, как война. Они — подлинные
орудия уничтожения, эти бесчувственные чудовища, которые ныряют в воронки и снова
вылезают из них, не зная преград, армада ревущих, изрыгающих дым броненосцев,
неуязвимые, подминающие под себя мертвых и раненых стальные звери. Увидев их, услыхав
тяжелую поступь этих исполинов, мы съеживаемся в комок и чувствуем, как тонка наша кожа,
как наши руки превращаются в соломинки, а наши гранаты — в спички.

Снаряды, облака газов и танковые дивизионы — увечье, удушье, смерть.
Дизентерия, грипп, тиф — боли, горячка, смерть.

Окопы, лазарет, братская могила — других возможностей нет.
Во время одной из таких атак погибает командир нашей роты Бертинк. Это был настоящий
фронтовик, один из тех офицеров, которые при всякой передряге всегда впереди. Он пробыл у
нас два года и ни разу не был ранен; ясно, что в конце концов с ним что-то должно было
случиться.
Мы сидим в воронке, нас окружили. Вместе с пороховым дымом к нам доносится какая- то
вонь, — не то нефть, не то керосин. Мы обнаруживаем двух солдат с огнеметом. У одного за
спиной бак, другой держит в руках шланг, из которого вырывается пламя.