Page 2 - Превращение

Хозяин, конечно, привел бы врача больничной кассы и стал попрекать родителей сыном-
лентяем, отводя любые возражения ссылкой на этого врача, по мнению которого все
люди на свете совершенно здоровы и только не любят работать. И разве в данном случае
он был бы так уж не прав? Если не считать сонливости, действительно странной после
такого долгого сна, Грегор и в самом деле чувствовал себя превосходно и был даже
чертовски голоден.
Покуда он все это торопливо обдумывал, никак не решаясь покинуть постель, –
будильник как раз пробил без четверти семь, – в дверь у его изголовья осторожно
постучали.

– Грегор, – услыхал он (это была его мать), – уже без четверти семь. Разве ты не
собирался уехать?
Этот ласковый голос! Грегор испугался, услыхав ответные звуки собственного голоса, к
которому, хоть это и был, несомненно, прежний его голос, примешивался какой-то
подспудный, но упрямый болезненный писк, отчего слова только в первое мгновение
звучали отчетливо, а потом искажались отголоском настолько, что нельзя было с
уверенностью сказать, не ослышался ли ты. Грегор хотел подробно ответить и все
объяснить, но ввиду этих обстоятельств сказал только:

Да, да, спасибо, мама, я уже встаю.
Снаружи, благодаря деревянной двери, по-видимому, не заметили, как изменился его
голос, потому что после этих слов мать успокоилась и зашаркала прочь. Но короткий
этот разговор обратил внимание остальных членов семьи на то, что Грегор вопреки
ожиданию все еще дома, и вот уже в одну из боковых дверей стучал отец – слабо, но
кулаком.
– Грегор! Грегор! – кричал он. – В чем дело? И через несколько мгновений позвал еще
раз, понизив голос:
– Грегор! Грегор!

А за другой боковой дверью тихо и жалостно говорила сестра:
– Грегор! Тебе нездоровится? Помочь тебе чем-нибудь?

Отвечая всем вместе: «Я уже готов», – Грегор старался тщательным выговором и
длинными паузами между словами лишить свой голос какой бы то ни было необычности.
Отец и в самом деле вернулся к своему завтраку, но сестра продолжала шептать:
– Грегор, открой, умоляю тебя.
Однако Грегор и не думал открывать, он благословлял приобретенную в поездках
привычку и дома предусмотрительно запирать на ночь все двери.
Он хотел сначала спокойно и без помех встать, одеться и прежде всего позавтракать, а
потом уж поразмыслить о дальнейшем, ибо – это ему стало ясно – в постели он ни до
чего путного не додумался бы. Ом вспомнил, что уже не раз, лежа в постели, ощущал
какую-то легкую, вызванную, возможно, неудобной позой боль, которая, стоило встать,
оказывалась чистейшей игрой воображения, и ему было любопытно, как рассеется его
сегодняшний морок. Что изменение голоса всего-навсего предвестие профессиональной
болезни коммивояжеров – жестокой простуды, в этом он нисколько не сомневался.
Сбросить одеяло оказалось просто; достаточно было немного надуть живот, и оно упало
само. Но дальше дело шло хуже, главным образом потому, что он был так широк.

Ему нужны были руки, чтобы подняться; а вместо этого у него было множество ножек,
которые не переставали беспорядочно двигаться и с которыми он к тому же никак не
мог совладать. Если он хотел какую-либо ножку согнуть, она первым делом
вытягивалась; а если ему наконец удавалось выполнить этой ногой то, что он задумал, то
другие тем временем, словно вырвавшись на волю, приходили в самое мучительное
волнение. «Только не задерживаться понапрасну в постели», – сказал себе Грегор.
Сперва он хотел выбраться из постели нижней частью своего туловища, но эта нижняя