Page 15 - Скотный двор

Глава V
С наступлением зимы Молли становилась все более угрюмой. Она поздно выходила на
работу и оправдывалась тем, что проспала. Несмотря на отменный аппетит, она
постоянно жаловалась на мучающие ее боли. Под любым предлогом она бросала работу
и отправлялась к колоде с водой, где и застывала, тупо глядя на свое отражение. Но
похоже было, что дело обстояло куда серьезнее. Однажды, когда Молли, пережевывая
охапку сена, весело трусила по двору, кокетливо помахивая длинным хвостом, к ней
подошла Кловер.

— Молли, — сказала она, — я хочу с тобой серьезно поговорить. Сегодня утром я видела,
как ты смотрела через ограду, что отделяет скотский хутор от Фоксвуда. По другую
сторону стоял один из людей мистера Пилкингтона. И — я была далеко от вас, но
уверена, что зрение меня не обманывало — он о чем-то говорил с тобой, и ты ему
позволяла чесать свой нос. Что это значит, Молли?

— Это не так! Я там не была! Это все неправда! — закричала Молли, взлягивая и роя
копытами землю.

— Молли! Посмотри на меня. Даешь ли ты мне честное слово, что тот человек не чесал
твой нос?

— Это неправда! — повторила Молли, отводя взгляд. В следующее мгновенье она резко
повернулась и галопом умчалась в поле.

Кловер глубоко задумалась. Никому не говоря, она отправилась в стойло Молли и
переворошила копытами солому. В глубине ее был тщательно спрятан кулечек колотого
сахара и связка разноцветных ленточек.
Через три дня Молли исчезла. Несколько недель не было известно о ее
местопребывании, а затем голуби сообщили, что видели ее по ту сторону Уиллингдона.
Она стояла рядом с таверной в оглоблях маленькой черно-красной двуколки. Толстый
краснолицый мужчина в клетчатых бриджах и гетрах, похожий на трактирщика, чесал
ей нос и кормил сахаром. У нее была новая упряжь, а на лбу — красная ленточка. Как
утверждали голуби, она выглядела довольной и счастливой. О Молли больше не
вспоминали.

В январе грянули морозы. Земля промерзла до крепости железа, поля опустели.
Большинство встреч происходило в амбаре, и свиньи занимались тем, что планировали
работу на следующий год. Было общепризнано, что, хотя все вопросы должны решаться
большинством голосов, генеральную линию определяли умнейшие обитатели фермы —
свиньи. Такой порядок действовал как нельзя лучше, но лишь до той поры, пока не
начинались споры между Сноуболлом и Наполеоном. Они спорили по любому поводу,
едва только к этому предоставлялась возможность. Если один предлагал засеивать поля
ячменем, то другой безапелляционно утверждал, что большая часть их должна быть
отведена под овес; если один говорил, что такие-то поля могут отойти под свеклу, другой
доказывал, что там может расти все что угодно, кроме корнеплодов. У каждого были
свои последователи, и между ними разгорались горячие споры. И если на ассамблеях
Сноуболл часто одерживал верх благодаря своему великолепному ораторскому
мастерству, то Наполеон успешнее действовал в кулуарах. Особенным авторитетом он
пользовался у овец. Порой овцы, что бы там ни происходило, начинали хором и порознь
блеять «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо» и этим нередко кончались ассамблеи.
Было отмечено, что особенно часто эти тирады начинали раздаваться в самые
патетические моменты выступлений Сноуболла. Сноуболл тщательно изучил несколько
старых номеров журнала «Фермер и животновод», валявшихся на ферме, и был полон
планов нововведений и перестроек. Он со знанием дела говорил о дренаже, силосовании,
компосте; им была разработана сложная схема, в соответствии с которой животные
должны были доставлять свой навоз прямо на поля, каждый день в разные места, что
позволило бы высвободить гужевой транспорт. Наполеон схемами не занимался, но
спокойно сказал, что Сноуболл увлекается пустяками. Похоже было, что Наполеон ждет
своего часа. Но все эти споры и противоречия показались пустяками, когда встал вопрос
о ветряной мельнице.
На длинном пастбище, недалеко от строений, был небольшой холмик, который, тем не