Page 3 - Рассказы
P. 3

– Ева  Игнатьевна,  я  буду  с  вами  напрямик  –  такой  характер.  Я  человек  одинокий,
               положение в обществе занимаю хорошее, оклад, я вам уже сказал, до двухсот в целом. Вы
               тоже  одиноки…  Я  второй  день  наблюдаю  за  вами  –  вам  надо  уходить  из  цирка.  Знаете,
               сколько вы будете получать по инвалидности? Могу прикинуть…
                     – Вы что? – спросила Ева Игнатьевна.
                     – У меня большой дом из лиственницы… Но я в нем один. Нужна хозяйка… То есть
               нужен друг, нужно кому-то согреть этот дом. Я хочу, чтобы в этом доме зазвенели детские
               голоса, чтобы в нем поселился мир и покой. У меня четыре с половиной тысячи на книжке,
               сад, огород… Правда, небольшой, но есть где отвести душу, покопаться для отдыха. Я сам из
               деревни,  люблю в земле  копаться.  Я понимаю,  что  говорю  несколько  в  резонанс  с  вашим
               искусством, но, Ева Игнатьевна… поверьте мне; это же не жизнь, как вы живете. Сегодня
               здесь, завтра там… ютитесь вот в таких комнатушках, питаетесь тоже… где всухомятку, где
               на ходу. А годы идут…
                     – Вы что, сватаете меня, что ли? – никак не могла понять циркачка.
                     – Да, я предлагаю вам поехать со мной.
                     Ева Игнатьевна засмеялась.
                     – Хорошо! –  воскликнул  Чередниченко.–  Не  надо  мне  верить  на  слово.  Хорошо.
               Возьмите  на  неделю  отпуск  за  свой  счет,  поедемте  со  мной  –  посмотрите.  Посмотрите,
               поговорите с соседями, сходите на работу… Если я хоть в чем-нибудь обманул вас, я беру
               свои слова назад. Расходы – туда и обратно – беру на себя. Согласны?
                     Ева  Игнатьевна  долго,  весело  смотрела  на  Чередниченко.  Тот  открыто,  тоже  весело,
               даже игриво принял ее взгляд… Ему нравилось, как он действует: деловито, обстоятельно и
               честно.
                     – Мне  сорок  второй  год,  забыл  вам  сказать.  Кончаю  сельхозинститут  заочно.  Родни
               мало  осталось,  никто  докучать  не  будет.  Подумайте,  Ева.  Я  не  с  бухты-барахты  явился  к
               вам…  Не  умею  я  говорить  красивые  слова,  но  жить  будем  душа  в  душу.  Я  уже  не
               мальчишка, мне теперь  –  спокойно трудиться и воспитывать детей. Обещаю окружить вас
               заботой и вниманием. Ведь надоела вам эта бездомная жизнь, эта багема…
                     – Богема.
                     – А?
                     – Бо-ге-ма. Через "о",
                     – Ну,  какая  разница?  Суть-то  одна.  Разная,  так  сказать,  по  форме,  но  одинаковая  по
               содержанию.  Мне  хочется  уберечь  вас  от  такой  жизни,  хочется  помочь….  начать  жизнь
               морально  и  физически  здоровую.–  Чередниченко  сам  проникался  к  себе  уважением  –  за
               высокое,  хоть  негромкое  благородство,  за  честность,  за  трезвый,  умный  взгляд  на  жизнь
               свою и чужую. Он чувствовал себя свободно.– Допустим, что вы нашли себе какого-нибудь
               клоуна – помоложе, возможно, поинтересней… Что дальше? Вот так вот кочевать из города
               в  город?  О  детях  уже  говорить  не  приходится!  Им  что!..Чередниченко  имел  в  виду
               зрителей.– Посмеялись и разошлись по домам – к своим очагам. Они все кому-то нужны, вы
               – снова в такую вот, извините, дыру  –  никому вы больше не нужны. Устали вы греться  у
               чужого огня! (Эту фразу он заготовил заранее.) Я цитирую. И если вы ищете сердце, которое
               бы согрело вас,– вот оно.– Чередниченко прижал левую руку к груди. Он чуть не заплакал от
               нахлынувших чувств и от "Кокура". Долго было бы рассказывать, какие это были чувства…
               Было умиление, было чувство превосходства и озабоченности сильного, герой, и жертва, и
               учитель жили в эти минуты в одном Чередниченко. Каким-то особым высшим чутьем угадал
               он, что больше так нельзя, дальше будет хуже или то же самое… Надо уходить.– Не буду
               больше  утомлять  вас  –  ухожу.  Ночь  вам  на  размышления.  Завтра  вы  оставите  записку
               вашему служителю… такой, с бородавкой, в шляпе…
                     – Знаю.
                     – Вот, оставьте ему записку – где мы встретимся.
                     – Хорошо, оставлю.
                     Чередниченко  пожал  крепкую  ладонь  циркачки,  улыбнулся,  ласково  и  ободряюще
   1   2   3   4   5   6   7   8