Page 4 - Рассказы
P. 4

тронул ее за плечо:
                     – Спокойной… простите, наоборот, – неспокойной ночушки.
                     Циркачка тоже улыбалась:
                     – До свидания.
                     "Не  красавица,  но  очень,  очень  миловидная,–  подумал  Чередниченко.Эти  усики  на
               губе, черт их возьми).. пушочек такой… в этом что-то есть. Говорят -темпераментные".
                     Чередниченко  вышел  на  улицу,  долго  шел  какими-то  полутемными  переулками  –
               наугад. Усмехался, довольный. "Лихо работаешь, мужик,– думал о себе.Раз-два – и в дамки".
                     Потом, когда вышел на освещенную улицу, когда вдосталь налюбовался собой, своей
               решительностью (она просто изумила его сегодня, эта решительность), он вдруг ни с того ни
               с  сего  подумал:  "Да,  но  как-то  все  ужасно  легко  получилось.  Как-то  уж  очень…  Черт  ее
               знает,  конечно,  но  не  оказаться  бы  в  дурацком  положении.  Может,  она  у  них  на  самом
               плохом  счету,  может,  ее…  это…  того…  Не  узнал  ничего, полетел  сватать.  Хоть  бы  узнал
               сперва!"  С  одной  стороны,  его  обрадовало,  что  он  с  таким  блеском  сработал,  с  другой…
               очень вдруг обеспокоила легкость, с какой завоевалось сердце женщины. То обстоятельство,
               что он, оказывается, умеет действовать, если потребуется, навело его на мысль: а не лучше
               ли – с такой-то напористостью – развернуться у себя дома? Ведь есть же и там женщины…
               не  циркачки.  Есть  одна  учительница,  вдова,  красавица,  степенная,  на  хорошем  счету.
               Почему, спрашивается, так же вот не прийти к ней вечерком и не выложить все напрямик,
               как сегодня? Ведь думал он об этой учительнице, думал, но страшился. А чего страшился?
               Чего страшиться-то?
                     "Так-так-так…–  Чередниченко  прошел  вдоль  приморской  улицы  до  конца,  до  порта,
               повернул  назад. Хуже нет, когда в душу вкралось сомнение! Тем-то, видно, и отличаются
               истинно сильные люди: они не знают сомнений. Чередниченко грызло сомнение.– Скрыть,
               что  она  циркачка,  конечно,  можно,  только…  А  характер-то  куда  деваешь?  Его  же  не
               скроешь.  Замашки-то  циркаческие,  они  же  останутся.  Ведь  он  у  нее  уже  сложился,
               характер,совершенно определенный,  далекий от  семейных  забот, от  материнства, от  уюта.
               Ну,  обману  я  людей,  скажу,  что она  была,  допустим,  администраторша  в  гостинице…  Но
               себя-то  я  не  обману!  На  кой  черт  себя-то  обманывать?!  Ведь  она,  эта  преподобная  Ева,
               столько, наверно, видела-перевидела этих Адамов, сколько я в уме не перебрал баб за всю
               жизнь.  Она,  наверно,  давала  жизни…  с  этим  своим  пушком  на  губе.–  Уже  теперь  не
               сомнение, а раскаяние и злость терзали Чередниченко. Он ходил вдоль приморской улицы,
               сжав кулаки в карманах пиджака, долго ходил, не глазел на встречных женщин, весь ушел в
               думы.  "Так,  так,  так…  Значит,  обрадовался  –  сразу  покорил!  А  она,  наверно,  счас  богу
               молится: нашелся один дурак, замуж взять хочет. А то – будь она на хорошемто счету – не
               нашелся  бы  никто  до  двадцати  шести  лет!  Эка…  Вывез  Николай  Петрович  царевну  из-за
               синих морей, елки зеленые! Все с ней: "поматросил да бросил", а один долдон в жены себе
               определил. А потом выяснится, что она рожать не может. Или хуже: переспит с кем-нибудь,
               забеременеет, а скажет – от меня. И нечего ее винить, у нее это как алкоголизм: потребность
               выработалась – обновлять ощущения. А начни потом разводиться, она потребует полдома…
               Иди доказывай потом судьям, что я ее… с канатов снял. Можно сказать, разгреб кучу-мала и
               извлек  из-под  самого  низа…  сильно  помятую  драгоценность,Опять  вспомнилась
               Чередниченко  вдовая  учительница  в  их  городке…  И  он  чуть  не  взялся  за  голову:  каких
               глупостей мог наворотить! Ведь вывез бы я эту Еву домой, вывез, она бы мне там устроила
               парочку концертов, и тогда – завязывай глаза от стыда и беги на край света. Насмешил бы я
               городок, ай, насмешил! Да приехай ты домой, дурак ты фаршированный, возьми такую же
               бутылочку  винца  или  лучше  коньяку,  хороших  конфет  и  иди  к  учительнице.  Поговори
               обстоятельно, тем более она тебя знает, что ты не трепач какой-нибудь, не забулдыга, а на
               хорошем  счету…  Поговори  с  человеком.  Ведь  умеешь!  Ведь  скоро  диплом  в  карман
               положишь – чего же ждатьто? Страдатель, елки зеленые!"
                     Опять долго не мог заснуть Чередниченко  – думал о вдовой учительнице. Мысленно
               жил  уже  семейной  жизнью…  Приходил  с  работы,  говорил  весело:  "Мать-порубать!"  Так
   1   2   3   4   5   6   7   8   9