Page 453 - Тихий Дон

По дороге переехали ручей, остановились.
За хутором, по серо-песчаному чернобылистому бугру, в версте расстояния, двигалась
неприятельская разведка. Восемь всадников сторожко съезжали к хутору.
— Мы их заберем! Дозволишь? — предложил Митька Коршунов Григорию.
Он кружным путем выехал с полувзводом за хутор, но разведка, обнаружив казаков,
повернула обратно.
Час спустя, когда подошли две остальные конные сотни полка, выступили. Разъезды
доносили, что красные, силой приблизительно в тысячу штыков, идут им навстречу. Сотни
вешенцев потеряли связь с шедшим справа 33-м Еланско-Букановским полком, но все же
решили дать бой. Перевалив через бугор, спешились. Коноводы свели лошадей в
просторный, ниспадавший к хутору лог. Где-то правее сшиблись разведки. Лихо зачечекал
ручной пулемет.
Вскоре показались редкие цепи красных. Григорий развернул свою сотню у вершины
лога. Казаки легли на гребне склона, поросшего гривастым мелкокустьем. Из-под
приземистой дикой яблоньки Григорий глядел в бинокль на далекие цепи противника. Ему
отчетливо видно было, как шли первые две цепи, а за ними, между бурыми неубранными
валками скошенного хлеба, разворачивалась в цепь черная походная колонна.
И его и казаков изумило то, что впереди первой цепи на высокой белой лошади ехал
всадник, — видимо, командир. И перед второй цепью порознь шли двое. И третью повел
командир, а рядом с ним заколыхалось знамя. Полотнище алело на грязно-желтом фоне
жнивья крохотной кровянистой каплей.
— У них комиссары попереди! — крикнул один из казаков.
— Во! Вот это геройски! — восхищенно захохотал Митька Коршунов.
— Гляди, ребятки! Вот они какие, красные!
Почти вся сотня привстала, перекликаясь. Над глазами щитками от солнца повисли
ладони. Разговоры смолкли. И величавая, строгая тишина, предшествующая смерти, покорно
и мягко, как облачная тень, легла над степью и логом.
Григорий смотрел назад. За пепельно-сизым островом верб, сбоку от хутора, бугрилась
колышущаяся пыль: вторая сотня на рысях шла противнику во фланг. Балка пока
маскировала продвижение сотни, но версты через четыре развилом выползла на бугор, и
Григорий мысленно определял расстояние и время, когда сотня сможет выровняться с
флангом.
— Ложи-и-ись! — скомандовал Григорий, круто поворачиваясь, пряча бинокль в чехол.
Он подошел к своей цепи. Лица казаков, багрово-масленые и черные от жары и пыли,
поворачивались к нему. Казаки, переглядываясь, ложились. После команды: «Изготовься!»
— хищно заклацали затворы. Григорию сверху видны были одни раскоряченные ноги, верхи
фуражек да спины в выдубленных пылью гимнастерках, с мокрыми от пота желобками и
лопатками. Казаки расползались, ища прикрытия, выбирая места поудобней. Некоторые
попробовали шашками рыть черствую землю.
В это время со стороны красных ветерок на гребне своем принес невнятные звуки
пения…
Цепи шли, туго извиваясь, неровно, качко. Тусклые, затерянные в знойном просторе,
наплывали оттуда людские голоса.
Григорий почуял, как, сорвавшись, резко, с перебоем стукнуло его сердце… Он слышал
и раньше этот стонущий напев, слышал, как пели его мокроусовские матросы в Глубокой,
молитвенно сняв бескозырки, возбужденно блестя глазами. В нем вдруг выросло смутное,
равносильное страху беспокойство.
— Чего они ревут? — встревоженно вертя головой, спросил престарелый казак.
— Вроде как с какой молитвой, — ответил ему другой, лежавший справа.
— Чертячья у них молитва! — улыбнулся Андрей Кашулин; дерзко глядя на Григория,
стоявшего возле него, спросил: — Ты, Пантелев, был у них, — небось, знаешь, к чему песню
зараз играют? Небось, сам с ними дишканил?