Page 151 - Золотой телёнок

костюма. Косоворотки, апашки, гейши, сорочки-фантази, толстовки, лжетолстовки и
полутолстовки, одесские сандалии и тапочки полностью преобразили работников прессы
капиталистического мира. Они приобрели разительное сходство со старинными
советскими служащими, и их мучительно хотелось чистить, выпытывать, что они делали
до 1917 года, не бюрократы ли они, не головотяпы ли и благополучны ли по
родственникам.
Прилежная “овечка”, увешанная флагами и гирляндами, поздней ночью втянула
литерный поезд на станцию Гремящий Ключ, место смычки. Кинооператоры жгли
римские свечи. В их резком белом свете стоял начальник строительства, взволнованно
глядя на поезд. В вагонах не было огней. Все спали. И только правительственный салон
светился большими квадратными окнами. Дверь его быстро открылась, и на низкую
землю спрыгнул член правительства.

Начальник Магистрали сделал шаг вперед, взял под козырек и произнес рапорт,
которого ждала вся страна. Восточная Магистраль, соединившая прямым путем Сибирь
и Среднюю Азию, была закончена на год раньше срока.

Когда формальность была выполнена, рапорт отдан и принят, два немолодых и
несентиментальных человека поцеловались.

Все корреспонденты, и советские и иностранные, и Лавуазьян, в нетерпении пославший
телеграмму о дыме, шедшем из паровозной трубы, и канадская девушка, сломя голову
примчавшаяся из-за океана, - все спали. Один только Паламидов метался по свежей
насыпи, разыскивая телеграф. Он рассчитал, что если молнию послать немедленно, то
она появится еще в утреннем номере. И в черной пустыне он нашел наспех сколоченную
избушку телеграфа.
“Блеске звезд”, — писал он, сердясь на карандаш, - отдан рапорт окончании магистрали
тчк присутствовал историческом поцелуе начальника магистрали членом правительства
паламидов”.
Первую часть телеграммы редакция поместила, а поцелуй выкинула. Редактор сказал,
что члену правительства неприлично целоваться.
ГЛАВА XXIX. ГРЕМЯЩИЙ КЛЮЧ

Солнце встало над холмистой пустыней в 5 часов 02 минуты 46 секунд. Остап поднялся
на минуту позже. Фоторепортер Меньшов уже обвешивал себя сумками и ремнями.
Кепку он надел задом наперед, чтобы козырек не мешал смотреть в видоискатель.
Фотографу предстоял большой день. Остап тоже надеялся на большой день и, даже не
умывшись, выпрыгнул из вагона. Желтую папку он захватил с собой.

Прибывшие поезда с гостями из Москвы, Сибири и Средней Азии образовали улицы и
переулки. Со всех сторон составы подступали к трибуне, сипели паровозы, белый пар
задерживался на длинном полотняном лозунге: “Магистраль-первое детище пятилетки”.

Еще все спали и прохладный ветер стучал флагами на пустой трибуне, когда Остап
увидел, что чистый горизонт сильно пересеченной местности внезапно омрачился
разрывами пыли. Со всех сторон выдвигались из-за холмов остроконечные шапки.
Тысячи всадников, сидя в деревянных седлах и понукая волосатых лошадок, торопились
к деревянной стреле, находившейся в той самой точке, которая была принята два года
назад как место будущей смычки.
Кочевники ехали целыми аулами. Отцы семейства двигались верхом, верхами, по-
мужски, ехали жены, ребята по трое двигались на собственных лошадках, и даже злые
тещи и те посылали вперед своих верных коней, ударяя их каблуками под живот. Конные
группы вертелись в пыли, носились по полю с красными знаменами, вытягивались на
стременах и, повернувшись боком, любопытно озирали чудеса. Чудес было много-поезда,
рельсы, молодцеватые фигуры кинооператоров, решетчатая столовая, неожиданно
выросшая на голом месте, и радиорепродукторы, из которых несся свежий голос “раз,
два, три, четыре, пять, шесть”, - проверялась готовность радиоустановки. Два
укладочных городка, два строительных предприятия на колесах, с материальными
складами, столовыми, канцеляриями, банями и жильем для рабочих, стояли друг против
друга, перед трибуной, отделенные только двадцатью метрами шпал, еще не прошитых