Page 19 - Зона

Воспоминания Алиханова стали еще менее отчетливыми. Наконец замелькали какие-то
пятна. Обозначились яркие светящиеся точки. Похищенные у отца серебряные монеты…
Растоптанные очки после драки на углу Литейного и Кирочной… И брошка,
ослепительная желтая брошка в грубом, анодированном корпусе.

Затем Алиханов снова увидел квадрат волейбольной площадки, белеющий на фоне
травы. Но теперь он был собой, и женщиной в мокром купальнике, и любым
посторонним. И даже хмурым аспирантом с газетой в руке…

Что-то неясное происходило с Алихановым. Он перестал узнавать действительность. Все
близкое, существенное, казавшееся делом его рук, представлялось теперь отдаленным,
невнятным и малозначительным. Мир сузился до размеров телеэкрана в чужом жилище.
Алиханов перестал негодовать и радоваться. Он был убежден, что перемена в мире, а не
в его душе.

Ощущение тревоги прошло. Алиханов бездумно выдвинул ящик письменного стола.
Обнаружил там хлебные корки, моток изоляционной ленты, пачку ванильных сухарей.

Затем – мятые погоны с дырочками от эмблем. Две разбитые елочные игрушки. Гибкую
коленкоровую тетрадь с наполовину вырванными листами. Наконец – карандаш.

И тут Алиханов неожиданно почувствовал запах морского ветра и рыбы. Услышал
довоенное танго и шершавые звуки индонезийских междометий. Разглядел во мраке
геометрические очертания палаток. Вспомнил ощущение горячей кожи, стянутой
мокрыми, тугими лямками…

Алиханов закурил сигарету, подержал ее в отведенной руке. Затем крупным почерком
вывел на листе из тетради:
"Летом так просто казаться влюбленным. Зеленые теплые сумерки бродят под ветками.
Они превращают каждое слово в таинственный и смутный знак… "
За окном начиналась метель. Белые хлопья косо падали на стекло из темноты.

– Летом так просто казаться влюбленным, – шептал надзиратель.
Полусонный ефрейтор брел коридором, с шуршанием задевая обои.

«Летом так просто казаться влюбленным…»
Алиханов испытывал тихую радость. Он любовно перечеркнул два слова и написал:

«Летом… непросто казаться влюбленным…»
Жизнь стала податливой. Ее можно было изменить движением карандаша с холодными
твердыми гранями и рельефной надписью – «Орион»…
– Летом непросто казаться влюбленным, – снова и снова повторял Алиханов…

В десять часов утра его разбудил сменщик. Он пришел с мороза, краснолицый и злой.
– Всю ночь по зоне бегал, как шестерка, – сказал он, – это – чистый театр… Кир,
поножовщина, изолятор набит бакланьем…
Алиханов тоже достал сигарету и пригладил волосы. Целый день он проведет в
изоляторе. За стеной будет ходить из угла в угол рецидивист Анаги, позвякивая
наручниками…
– Обстановка напряженная, – говорил сменщик, раздеваясь. – Мой тебе совет – возьми
Гаруна. Он на третьем блокпосту. Спокойнее, когда пес рядом…
– Это еще зачем? – спросил Алиханов.

– То есть как? Может, ты Анаги не боишься?