Page 91 - Зона

Я всегда мечтал быть учеником собственных идей. Может, и достигну этого в
преклонные годы.

Итак, самые душераздирающие подробности лагерной жизни я, как говорится,
опустил. Я не сулил читателям эффектных зрелищ. Мне хотелось подвести их к
зеркалу.
Есть и другая крайность. А именно – до самозабвения погрузиться в эстетику.
Вообще забыто том, что лагерь – гнусен. И живописать его орнаментальных
традициях юго-западной школы.
Крайностей, таким образом, две. Я мог рай сказать о человеке, который зашил свой
глаз. И человеке, который выкормил раненого щегленка на лесоповале. О растратчике
Яковлеве, прибившем свою мошонку к нарам. И о щипаче Буркове рыдавшем на
похоронах майского жука…

Короче, если вам покажется, что не хватает мерзости, – добавим. А если все
наоборот, опять же – дело поправимое…

Когда меня связали телефонным проводом, я успокоился. Голова моя лежала у
радиатора парового отопления. Ноги же, обутые в грубые кирзовые сапоги, – под
люстрой. Там, где месяц назад стояла елка…

Я слышал, как выдавали оружие наряду. Как лейтенант Хуриев инструктировал солдат.
Я знал, что они сейчас вы дут на мороз. Дальше будут идти по черным трапам, вдоль
зоны, мимо рвущихся собак. И каждый будет освещать фонариком лицо, чтобы солдат на
вышке мог его узнать. Первым делом я решил объявить голодовку. Я стал ждать ужина,
чтобы не притронуться к еде. Ужина мне так и не принесли…

Я слышал, как вернулись часовые. Как они зашли в оружейный парк. Как с грохотом
швыряли инструктору через барьер подсумки с двумя магазинами. Как ставили в
пирамиду белые от инея автоматы. И как передвигали легкие дюралевые табуретки в
столовой. А затем ругали повара Балодиса, оставившего им несколько луковиц, сало и
хлеб.

Но, как я догадался, забывшего про соль…
Трезвея от холода, я начал вспоминать, как это 6ыло:

Днем мы напились с бесконвойниками, которые пытались меня обнимать и все твердили:
– Боб, ты единственный в Устьвымлаге – человек!..

Затем мы отправились через поселок в сторону кильдима. Около почты встретили
леспромхозовского фельдшера Штерна. Фидель подошел к нему. Сорвал ондатровую
шапку. Зачерпнул снега и опять надел. Мы шли дальше, а по лицу фельдшера стекала
грязная вода.
Потом мы зашли в кильдим и спросили у Тонечки бормотухи. Она сказала, что дешевой
выпивки нет. Тогда мы закричали, что это все равно. Потому что деньги все равно уже
кончились.

Она говорит:
– Вымойте полы на складе. Я вам дам по фунфурику одеколона…

Тонечка пошла за водой. Вернулась через несколько минут. От бадьи шел пар.
Мы сняли гимнастерки. Скрутили их в жгуты. Окунули в бадью и начали тереть дощатый
пол. Мы с Балодисом работали добросовестно. А Фидель почти не мешал.

Потом мы выпили немного одеколона. Мы просто утомились ждать. Он страшно
медленно переливался в кружки.

Вкус был ужасный, и мы закусили барбарисками. Мы жевали их вместе с прилипшей к