Page 94 - Зона

– Контингент… У тебя должен быть антагонизм по части зеков. Ты должен их
ненавидеть. А разве ты их ненавидишь? Что-то не заметно. Спрашивается, где же твой
антагонизм?
– Нет у меня антагонизма. Даже к тебе, мудила…

– То-то, – неожиданно высказался контролер и добавил: – Хочешь, я тебе из личных
запасов налью?
– Давай, – говорю, – только антагонизма все равно не жди…

Я шел в казарму спотыкаясь. В темноте миновал заснеженный плац. Оказался в
сушилке, где топилась печь. На крючьях висели бушлаты и полушубки.

Фидель рванулся ко мне, опрокинув стул. Когда я сказал , что водки нет, он заплакал.

Я спросил:
– А где Балодис?
Фидель говорит:

– Все спят. Мы теперь одни.

Тут и я чуть не заплакал. Я представил себе, что мы одни на земле. Кто же нас полюбит?
Кто же о нас позаботится?..

Фидель шевельнул гармошку, издав резкий, пронзительный звук.
– Гляди, – сказал он, – впервые беру инструмент, а получается не худо. Что тебе сыграть,
Баха или Моцарта?..

– Моцарта, – сказал я, – а то караульная смена проснется. По рылу можно схлопотать…
Мы помолчали.

– У Дзавашвили чача есть, – сказал Фидель, – только он не даст. Пошли?
– Неохота связываться.

– Почему это?
– Неохота, и все.

– Может, ты его боишься?

– Чего мне бояться? Плевал я…
– Нет, ты боишься. Я давно заметил.
– Может, я и тебя боюсь? Может, я вообще и Когана боюсь?

– Когана ты не боишься. И меня не боишься. А Дзавашвили боишься. Все грузины с
ножами ходят. Если что, за ножи берутся. У Дзавашвили вот такой саксан. Не умещается
за голенищем…
– Пошли, – говорю.

Андзор Дзавашвили спал возле окна. Даже во сне его лицо было красивым и немного
заносчивым.

Фидель разбудил его и говорит:
– Слышь, нерусский, дал бы чачи…

Дзавашвили проснулся в испуге. Так просыпаются все солдаты лагерной охраны, если их
будят неожиданно. Он сунул руку под матрас. Затем вгляделся и говорит: