Page 316 - Избранное

воду. И она не была помощницей своему тщедушному супругу, который по состоянию
своего здоровья не мог много зарабатывать.
В довершение всего она же его и пилила, и ругала, и своими ежедневными грубыми
возгласами, криками и скандалами выворачивала наизнанку слабую и поэтическую душу
нашего художника и живописца. Она требовала, чтоб он больше зарабатывал. Она хотела
ходить в кино и кушать разные фрикасе и прочее.
Он, конечно, старался, но из этого мало чего выходило, Ну и она, конечно, его ругала.
Одним словом, он всецело находился у нее под башмаком.
Тем не менее она прожила с ним восемнадцать лет. Правда, они другой раз между
собой ссорились и дрались, но так, чтобы слишком больших скандалов или убийств — этого
у них не было.
Она на это не шла, поскольку понимала, что супруг к ней все-таки бережно относится.
А если его не будет или с ним разойтись, то еще неизвестно, как обернется. Другой, может,
такой арап попадется, что сам ничего делать не будет, а ее, вечную страдалицу, заставит
работать круглые сутки.
А она, родившись задолго до революции, понимала свою женскую долю как такое, что
ли, беспечальное существование, при котором один супруг работает, а другой апельсины
кушает и в театр ходит.
И вот, представьте себе, однажды Иван Саввич Бутылкин неожиданно вдруг захворал.
А перед тем как ему захворать, он ослаб вдруг до невозможности. И не то чтоб он
ногой не мог двинуть, ногой он мог двинуть, а он ослаб, как бы сказать, душевно. Он
затосковал, что ли, по другой жизни. Ему стали разные кораблики сниться, цветочки, дворцы
какие-то. И сам стал тихий, мечтательный. И все обижался, что неспокойно у них в квартире.
Зачем, дескать, соседи на балалайке стрекочут. И зачем ногами шаркают.
Он все хотел тишины. Ну, прямо-таки собрался человек помереть. И даже его на
рыбное блюдо потянуло. Он все солененького стал просить — селедку.
Так вот, во вторник он заболел, а в среду Матрена на него насела.
— Ах, скажите, пожалуйста, зачем, — говорит, — ты лег? Может, ты нарочно
привередничаешь. Может, ты работу не хочешь исполнять. И не хочешь зарабатывать.
Она пилит, а он молчит.
"Пущай, — думает, — языком треплет. Мне теперича решительно все равно. Чувствую,
что помру скоро".
А сам горит весь, ночью по постели мечется, бредит. А днем лежит ослабший, как
сукин сын, и ноги врозь, И все мечтает.
— Мне бы, — говорит, — перед смертью на лоно природы поехать, посмотреть, какое
это оно. Никогда ничего подобного в своей жизни не видел.
И вот осталось, может, ему мечтать два дня, как произошло такое обстоятельство.
Подходит к его кровати Матрена Васильевна и ехидным голосом так ему говорит:
— Ах, помираешь? — говорит.
Иван Саввич говорит:
— Да уж, извиняюсь… Помираю… И вы перестаньте меня задерживать. Я теперича
вышел из вашей власти.
— Ну, это посмотрим, — говорит ему Мотя, — я тебе, подлецу, не верю. Я, говорит,
позову сейчас медика. Пущай медик тебя, дурака, посмотрит. Тогда, говорит, и решим —
помирать тебе или как. А пока ты с моей власти не вышел. Ты у меня лучше про это не
мечтай.
И вот зовет она районного медика из коммунальной лечебницы. Районный медик Иван
Саввича осмотрел и говорит Моте:
— У него или тиф, или воспаление легких. И он у вас очень плох. Он не иначе как
помрет в аккурат вскоре после моего ухода.
Вот такие слова говорит районный медик и уходит.
И вот подходит тогда Матрена к Ивану Саввичу.