Page 94 - Настоящие сказки

пошел прочь: против этих людей он никогда бы не стал выступать в суде, требуя их
выселения.

Жулик Адик, обманом захвативший его квартиру, знал что делал, когда перепродавал ее
такому семейству.

И художник, как всегда, отправился бродить по городу и рисовать свои картины. Надо
сказать, что он все-таки рисовал, но мысленно. То есть, найдя какую-нибудь выгодную
позицию, он, как полководец, озирал пространство: тут домишко, тут церковь, тут облако и
дерево, из булочной вышла толстая тетя с батоном, остановись, мгновенье, ты прекрасно!
(так восклицал про себя художник). Это была его никому не видимая картина, где все краски
играли, переливаясь, где мир светился, небеса становились бирюзовыми, хлеб и стены
храма отливали золотом, а теткино платье пышно расцветало, как букет сирени, и в
добавление ко всему у булочной останавливалась бабушка в оранжевом байковом халате:
все.

Художник вздыхал, создав это произведение, руки его шевелились, а в глазах стояли слезы
восторга, потому что если бы кто-нибудь увидел его картину, мир бы засмеялся от
удовольствия, ей-богу (думал художник). И картина бы излучала свет далеко, метров на
десять! И в музее вокруг нее бы толпились!

Закончив свой ежедневный труд, наш мечтатель брел в булочную и вдыхал там аромат
свежего хлеба, а также глубокий, сладкий, сытный запах деревенского каравая и
поджаристо-легкомысленное дуновение от горячих булочек. Художнику не приходило в
голову просить милостыню, он не искал огрызков на полу; он просто стоял, закрыв глаза, и
грелся душой, такая у него была ежедневная программа.

Затем он находил в своем тайнике, под крыльцом соседнего дома, необходимые вещи, куски
известки, кирпича и черного каменного угля, и шел, спотыкаясь, искать свободный метр
асфальта. Такое пространство обычно имелось где-нибудь в дальней аллее парка, где не
было сторожей и садовников, и художник до темноты ползал на коленях, рисуя цветы, птиц,
кошек и собак. Он устраивал дело так, чтобы все эти создания, как живые, красовались бы на
куске асфальта: вот присел воробей, недалеко от него кошечка, которая не обращает
никакого внимания на воробья, тут же из асфальта робко вырос кирпично-красный мак (а
кошка была, разумеется, белая, а воробушек серый, а тени от них черные, как уголь!).

В тот день, когда рухнули его мечты отсудить свою квартиру, художник нарисовал на
асфальте свору из пяти собак, одна из которых стояла с зажмуренными глазами, рядом он
изобразил клетку с белым котом, затем рояль (вид сверху) — а строгую девушку он
нарисовал прямо у себя под ногами, так как боялся, что ее тут же затопчут ногами прохожие.

Что интересно — иногда художнику некоторые сердобольные люди совали деньги, на это он и
жил. Вот и сегодня вокруг его картины собрались зрители: дети с мороженым, их бабушки с
запасами на случай жары, дождя, холода и голода, затем пенсионеры в светлом с газетками
по причине грязных скамеек плюс какие-то небритые дяди со следами страданий на лице и
совершенно пустыми руками. Такие люди никогда ничего не подавали панельному живописцу,
для этого существовали женщины средних лет, способные расплакаться при виде одинокого
худого заброшенного мужчины.

Надо сказать, что публика не всегда одобряла произведения на асфальте. Многих не
устраивало, что художник рисует мир только тремя красками. Им также не нравилось, как он
рисует — фотограф бы сделал это лучше, говорили зрители вслух. А так и мы можем.

Что касается детей, то они, как наиболее впечатлительные создания, тут же кидались тоже
рисовать, причем они хотели калякать и малякать не на свободном месте, которого было
полно кругом, а именно на этой картине, а некоторые совсем маленькие дети засыпали

Page 94/177