Page 53 - Детство

Володя сказал:

- Сели мы обедать, а она сейчас матери докладывает: "Мама, Володя
мышь поймал, она у него в кармане". А мне, может, эта мышь дороже всего.
Ленька-нытик сказал:
- Постоянно уставится, смотрит на тебя, покуда не заплачешь.
Жалуясь Никите на Анну, мальчики совсем забыли, что велено было
лежать тихо, помалкивать перед заутреней. Вдруг издалека послышался
густой, угрожающий голос Марьи Мироновны:
- Тыща раз мне вам повторять...
Мальчики сейчас же затихли. Потом, шепчась, толкаясь, начали
натягивать сапоги, надели полушубки, обмотались шарфами и побежали на
улицу.
Вышла Марья Мироновна в новой плюшевой шубе и в шали с
розанами. Анна, закутанная в большой платок, держалась за руку матери.
Ночь была звездная. Пахло землей и морозцем. Вдоль порядка темных
изб, по хрустящим лужам с отражающимися в них звездами, шли молча
люди: бабы, мужики, дети. Вдалеке, на базарной площади, в темном небе

проступал золотой купол церкви. Под ним в три яруса, один ниже другого,
горели плошки. По ним пробегал ветерок и ласкал огоньки.
ТВЕРДОСТЬ ДУХА
После заутрени вернулись домой к накрытому столу, где в пасхах и
куличах, даже на стене, приколотые к обоям, краснели бумажные розаны.
Попискивала в окне, в клетке, канарейка, потревоженная светом лампы.
Петр Петрович, в длиннополом черном сюртуке, посмеиваясь в татарские
усики,такая у него была привычка,- налил всем по рюмочке вишневой
наливки. Дети колупали яйца, облизывали ложки. Марья Мироновна, не
снимая шали, сидела усталая,- не могла даже разговляться, только и ждала,
когда, наконец, орава,- так она звала детей,- угомонится.
Едва только Никита улегся под синим огоньком лампы на перине,
закрылся бараньим полушубком, в ушах у него запели тонкие,

холодноватые голоса: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть
поправ..." И снова увидел белые дощатые стены, по которым текли слезы,
свет множества свечей перед сусальными ризами и сквозь синеватые клубы
ладана, вверху, под церковным, в золотых звездах, синим куполом,- голубя,
простершего крылья. За решетчатыми окнами - ночь, а голоса поют, пахнет
овчиной, кумачом, огни свечей отражаются в тысяче глаз, отворяются
западные двери, наклоняясь в дверях, идут хоругви. Все, что было сделано
за год плохого,- все простилось в эту ночь. С веснушчатым носиком, с
двумя голубыми бантами на ушах, Анна тянется к братьям целоваться...