Page 49 - Детство
P. 49

со снегом. Овражище,- сама знаешь,- сажени три глубины.

                     - Ужас,- побледнев, проговорила матушка.
                     -  Я  выпряг  жеребца,  снял  хомут  и  седелку,  положил  их  в  сани,  не
               догадался  снять  дохи,-  вот  это  меня  и  погубило.  Влез  на  Байрона
               верхом,господи  благослови!  Жеребец  сначала  уперся.  Я  его  огладил.  Он
               нюхает воду, фыркает. Попятился, да и махнул в овраг, в наслус. И ушел по
               самую шею, бьется и - ни с места. Я слез с него и тоже ушел,- одна голова
               торчит.  Начал  я  ворочаться  в  этой  каше,  не  то  вплавь,  не  то  ползком.  А
               жеребец увидел, что я ухожу от него, заржал жалобно - не покидай! - и стал
               биться и сигать за мной вслед. Нагнал и передними копытами ударил сзади
               в раскрытую доху и потянул меня под воду. Бьюсь изо всей силы, а меня
               затягивает  все  глубже,  подо  мной  нет  дна.  Счастье,  что  доха  была
               расстегнута, и когда я бился под водой, она слезла с меня. Так она и сейчас
               там, в овраге... Я вынырнул, начал дышать, лежу в каше растопыркой, как
               лягушка,  и  слышу  что-то  булькает.  Оглянулся,-  у  жеребца  полморды  под
               водой,- пузыри пускает: он наступил на повод. Пришлось к нему вернуться.
               Отстегнул пряжку, сорвал с него узду. Он вздернул морду и глядит на меня,

               как  человек.  Так  мы  барахтались  больше,  должно  быть,  часу  в  этом
               наслусе. Чувствую - нет больше сил, застываю. Сердце начало леденеть. В
               это время - смотрю - жеребец перестал сигать,- его повернуло и понесло:
               значит, выбились мы все-таки на чистую воду. В воде легче было плыть, и
               нас прибило к тому берегу. Байрон вылез на траву первый, я - за ним. Взял
               его за гриву, и мы пошли рядом,оба качаемся. А впереди - еще два оврага.
               Но тут я увидал - скачут мужики...
                     Василий Никитьевич проговорил еще несколько неясных слов и вдруг
               уронил голову. Лицо его было багровое, зубы мелко и часто постукивали.
                     - Ничего, ничего, это меня разморило от вашего самовара,- сказал он,
               откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
                     У него начался озноб. Его уложили в постель, и он понес чепуху...
                     СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ

                     Отец  пролежал  три  дня  в  жару,  а  когда  пришел  в  себя,  первое,  что
               спросил,- жив ли Лорд Байрон? Красавец жеребец был в добром здоровье.
                     Живой  и  веселый  нрав  Василия  Никитьевича  скоро  поднял  его  на
               ноги: валяться было не время. Начиналась весенняя суета перед севом. В
               кузнице  наваривали  лемеха,  чинили  плуги,  перековывали  лошадей.  В
               амбарах  лопатами  перегоняли  задохшийся  хлеб,  тревожа  мышей  и
               поднимая облака пыли. Под навесом шумела веялка. В дому шла большая
               чистка: вытирали окна, мыли полы, снимали с потолка паутину. На балкон
               выносили  ковры,  кресла,  диваны,  выколачивали  из  них  зимний  дух.  Все
   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54