Page 21 - Муму

рассмеялись.

Гаврило почесал у себя за ухом.
– Нет, брат, – продолжал он наконец, – армяк-то ты пропихивай сам,
коли хочешь.
– А что ж, извольте!
И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просунул внутрь армяк и
начал болтать в отверстии палкой, приговаривая: «Выходи, выходи!» Он
еще болтал палкой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась – вся
челядь тотчас кубарем скатилась с лестницы. Гаврило прежде всех. Дядя
Хвост запер окно.
– Ну, ну, ну, ну, – кричал Гаврило со двора, – смотри у меня, смотри!..
Герасим неподвижно стоял на пороге. Толпа собралась у подножия
лестницы. Герасим глядел на всех этих людишек в немецких кафтанах
сверху, слегка оперши руки в бока; в своей красной крестьянской рубашке
он казался каким-то великаном перед ними. Гаврило сделал шаг вперед.
– Смотри, брат, – промолвил он, – у меня не озорничай.
И он начал ему объяснять знаками, что барыня, мол, непременно

требует твоей собаки; подавай, мол, ее сейчас, а то беда тебе будет.
Герасим посмотрел на него, указал на собаку, сделал знак рукой у
своей шеи, как бы затягивая петлю, и с вопросительным лицом взглянул на
дворецкого.
– Да, да, – возразил тот, кивая головой, – да, непременно.
Герасим опустил глаза, потом вдруг встряхнулся, опять указал на
Муму, которая все время стояла возле него, невинно помахивая хвостом и с
любопытством поводя ушами, повторил знак удушения над своей шеей и
значительно ударил себя в грудь, как бы объявляя, что он сам берет на себя
уничтожить Муму.
– Да ты обманешь, – замахал ему в ответ Гаврило.
Герасим поглядел на него, презрительно усмехнулся, опять ударил себя
в грудь и захлопнул дверь.

Все молча переглянулись.
– Что ж это такое значит? – начал Гаврило. – Он заперся?
– Оставьте его, Гаврило Андреич, – промолвил Степан: – он сделает,
коли обещал. Уж он такой… Уж коли он обещает, это наверное. Он на это
не то, что наш брат. Что правда, то правда. Да.
– Да, – повторили все и тряхнули головами. – Это так. Да.
Дядя Хвост отворил окно и тоже сказал «да».
– Ну, пожалуй, посмотрим, – возразил Гаврило. – А караул все-таки не
снимать. Эй, ты, Ерошка! – прибавил он, обращаясь к какому-то бледному