Page 18 - Муму

отвечал, что исполнено. На другое утро Герасим вышел из своей каморки и

принялся за работу. К обеду он пришел, поел и ушел опять, никому не
поклонившись. Его лицо, и без того безжизненное, как у всех глухонемых,
теперь словно окаменело. После обеда он опять уходил со двора, но не
надолго, вернулся и тотчас отправился на сеновал.
Настала ночь, лунная, ясная. Тяжело вздыхая и беспрестанно
поворачиваясь, лежал Герасим и вдруг почувствовал, как будто его дергают
за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился, но
вот опять его дернули, сильнее прежнего; он вскочил… перед ним, с
обрывком на шее, вертелась Муму. Протяжный крик радости вырвался из
его безмолвной груди; он схватил Муму, стиснул ее в своих объятиях; она в
одно мгновение облизала ему нос, глаза, усы и бороду… Он постоял,
подумал, осторожно слез с сенника, оглянулся и, удостоверившись, что
никто его не увидит, благополучно пробрался в свою каморку. Герасим уже
прежде догадался, что собака пропала не сама собой, что ее, должно быть,
свели по приказанию барыни; люди-то ему объяснили знаками, как его
Муму на нее окрысилась, и он решил принять свои меры. Сперва он

накормил Муму хлебушком, обласкал ее, уложил, потом начал соображать,
да всю ночь напролет и соображал, как бы получше ее спрятать. Наконец
он придумал весь день оставлять ее в каморке и только изредка к ней
наведываться, а ночью выводить. Отверстие в двери он плотно заткнул
своим старым армяком и чуть свет был уже на дворе как ни в чем не
бывало, сохраняя даже (невинная хитрость!) прежнюю унылость на лице.
Бедному глухому в голову не могло прийти, что Муму себя визгом своим
выдаст: действительно, все в доме скоро узнали, что собака немого
воротилась и сидит у него взаперти, но из сожаления к нему и к ней, а
отчасти, может быть, и из страха перед ним не давали ему понять, что
проведали его тайну. Дворецкий один почесал у себя в затылке, да махнул
рукой: «Ну, мол, бог с ним! Авось до барыни не дойдет!» Зато никогда
немой так не усердствовал, как в тот день: вычистил и выскреб весь двор,

выполол все травки до единой, собственноручно повыдергал все колышки
в заборе палисадника, чтобы удостовериться, довольно ли они крепки, и
сам же их потом вколотил, – словом, возился и хлопотал так, что даже
барыня обратила внимание на его радение. [15] В течение дня Герасим раза
два украдкой заходил к своей затворнице; когда же наступила ночь, он лег
спать вместе с ней в каморке, а не на сеновале и только во втором часу
вышел погулять с ней на чистом воздухе. Походив с ней довольно долго по
двору, он уже было собирался вернуться, как вдруг за забором, со стороны
переулка, раздался шорох. Муму навострила уши, зарычала, подошла к