Page 6 - Чудесный доктор

другим… Началась отчаянная, судорожная погоня за случайной работой, за

перепиской, за ничтожным местом, залог и перезалог вещей, продажа
всякого хозяйственного тряпья. А тут еще пошли болеть дети. Три месяца
тому назад умерла одна девочка, теперь другая лежит в жару и без
сознания. Елизавете Ивановне приходилось одновременно ухаживать за
больной девочкой, кормить грудью маленького и ходить почти на другой
конец города в дом, где она поденно стирала белье.
Весь сегодняшний день был занят тем, чтобы посредством
нечеловеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек на
лекарство Машутке. С этой целью Мерцалов обегал чуть ли не полгорода,
клянча и унижаясь повсюду, Елизавета Ивановна ходила к своей барыне,
дети были посланы с письмом к тому барину, домом которого управлял
раньше Мерцалов… Но все отговаривались или праздничными хлопотами,
или неимением денег… Иные, как, например, швейцар бывшего патрона,
просто-напросто гнали просителей с крыльца. Минут десять никто не мог
произнести ни слова. Вдруг Мерцалов быстро поднялся с сундука, на
котором до сих пор сидел, и решительным движением надвинул поглубже

на лоб свою истрепанную шляпу.
– Куда ты? – тревожно спросила Елизавета Ивановна.
Мерцалов, взявшийся уже за ручку двери, обернулся.
– Все равно, сиденьем ничего не поможешь, – хрипло ответил он. –
Пойду еще… Хоть милостыню попробую просить.
Выйдя на улицу, он пошел бесцельно вперед. Он ничего не искал, ни
на что не надеялся. Он давно уже пережил то жгучее время бедности, когда
мечтаешь найти на улице бумажник с деньгами или получить внезапно
наследство от неизвестного троюродного дядюшки. Теперь им овладело
неудержимое желание бежать куда попало, бежать без оглядки, чтобы
только не видеть молчаливого отчаяния голодной семьи.
Просить милостыни? Он уже пробовал это средство сегодня два раза.
Но в первый раз какой-то господин в енотовой шубе прочел ему

наставление, что надо работать, а не клянчить, а во второй – его обещали
отправить в полицию.
Незаметно для себя Мерцалов очутился в центре города, у ограды
густого общественного сада. Так как ему пришлось все время идти в гору,
то он запыхался и почувствовал усталость. Машинально он свернул в
калитку и, пройдя длинную аллею лип, занесенных снегом, опустился на
низкую садовую скамейку.
Тут было тихо и торжественно. Деревья, окутанные в свои белые ризы,
дремали в неподвижном величии. Иногда с верхней ветки срывался кусочек