Page 7 - Привидение в инженерном замке

прилегавших огромных комнат не было ни души…

В половине восьмого дверь на мгновение приотворилась, и в ней на минуту показался
плац-адъютант, с которым в эту же минуту случилось пустое происшествие, усилившее
жуткое настроение: офицер, подходя к двери, или испугался своих собственных шагов, или
ему казалось, что его кто-то обгоняет: он сначала приостановился, чтобы дать дорогу, а
потом вдруг воскликнул: «Кто это! кто!» – и, торопливо просунув голову в дверь, другою
половинкою этой же двери придавил самого себя и снова вскрикнул, как будто его кто-то
схватил сзади.

Разумеется, вслед же за этим он оправился и, торопливо окинув беспокойным взглядом
траурный зал, догадался по здешнему бездюдию, что все ушли, уже в церковь; тогда он опять
притворил двери и, сильно звеня саблею, бросился ускоренным шагом по коридорам,
ведущим к замковому храму.

Стоявшие у гроба кадеты ясно замечали, что и большие чего-то пугались, а страх на всех
действует заразительно.

Глава седьмая

Дежурные кадеты проводили слухом шаги удалявшегося офицера и замечали, как за каждым
шагом их положение здесь становилось сиротливее – точно их привели сюда и замуровали с
мертвецом за какое-то оскорбление, которого мертвый не позабыл и не простил, а, напротив,
встанет и непременно отмстит за него. И отмстит страшно, по-мертвецки… К этому нужен
только свой час – удобный час полночи,

…когда поет петух

И нежить мечется в потемках…

Но они же не достоят здесь до полуночи, – их сменят, да и притом им ведь страшна не
«нежить», а серый человек, которого пора – в сумерках.

Теперь и были самые густые сумерки: мертвец в гробу, и вокруг самое жуткое безмолвие…
На дворе с свирепым неистовством выл ветер, обдавая огромные окна целыми потоками
мутного осеннего ливня, и гремел листами кровельных загибов; печные трубы гудели с
перерывами – точно они вздыхали или как будто в них что-то врывалось, задерживалось и
снова еще сильнее напирало. Все это не располагало ни к трезвости чувств, ни к спокойствию
рассудка. Тяжесть всего этого впечатления еще более усиливалась для ребят, которые
должны были стоять, храня мертвое молчание: все как-то путается; кровь, приливая к голове,
ударялась им в виски, и слышалось что-то вроде однообразной мельничной стукотни. Кто
переживал подобные ощущения, тот знает эту странную и совершенно особенную стукотню
крови – точно мельница мелет, но мелет не зерно, а перемалывает самое себя. Это скоро
приводит человека в тягостное и раздражающее состояние, похожее на то, которое
непривычные люди ощущают, опускаясь в темную шахту к рудокопам, где обычный для нас
дневной свет вдруг заменяется дымящейся плошкой… Выдерживать молчание становится
невозможно, – хочется слышать хоть свой собственный голос, хочется куда-то сунуться –
что-то сделать самое безрассудное.

Page 7/10