Page 41 - Дети подземелья

в землю. Лицо отца показалось мне страшным. Прошло около полминуты,

и в течение этого времени я чувствовал на себе тяжелый, неподвижный,
подавляющий взгляд.
– Ты взял у сестры куклу?
Эти слова упали вдруг на меня так отчетливо и резко, что я вздрогнул.
– Да, – ответил я тихо.
– А знаешь ты, что это подарок матери, которым ты должен бы
дорожить, как святыней?.. Ты украл ее?
– Нет, – сказал я, подымая голову.
– Как нет? – вскрикнул вдруг отец, отталкивая кресло. – Ты украл ее и
снес!.. Кому ты снес ее?.. Говори!
Он быстро подошел ко мне и положил мне на плечо тяжелую руку. Я с
усилием поднял голову и взглянул вверх. Лицо отца было бледно, глаза
горели гневом. Я весь съежился.
– Ну, что же ты?.. Говори! – И рука, державшая мое плечо, сжала его
сильнее.
– Н-не скажу! – ответил я тихо.

– Нет, скажешь! – отчеканил отец, и в голосе его зазвучала угроза.
– Не скажу, – прошептал я еще тише.
– Скажешь, скажешь!..
Он повторил это слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у
него с болью и усилием. Я чувствовал, как дрожала его рука, и все ниже
опускал голову; слезы одна за другой капали из моих глаз на пол, но я все
повторял едва слышно:
– Нет, не скажу… никогда, никогда не скажу вам… Ни за что!
В эту минуту во мне сказался сын моего отца. Он не добился бы от
меня иного ответа самыми страшными муками. В моей груди, навстречу
его угрозам, подымалось едва осознанное оскорбленное чувство
покинутого ребенка и какая-то жгучая любовь к тем, кто меня пригрел там,
в старой часовне.

Отец тяжело перевел дух. Я съежился еще более, горькие слезы жгли
мои щеки. Я ждал.
Я знал, что он страшно вспыльчив, что в эту минуту в его груди кипит
бешенство. Что он со мной сделает? Но мне теперь кажется, что я боялся не
этого… Даже в эту страшную минуту я любил отца и вместе с тем
чувствовал, что вот сейчас он бешеным насилием разобьет мою любовь
вдребезги. Теперь я совсем перестал бояться. Кажется, я ждал и желал,
чтобы катастрофа наконец разразилась… Если так – пусть… тем лучше –
да, тем лучше.