Page 36 - Дети подземелья

7. Осенью

Близилась осень. В поле шла жатва, листья на деревьях желтели.
Вместе с тем наша Маруся начала прихварывать.
Она ни на что не жаловалась, только все худела; лицо ее все бледнело,
глаза потемнели, стали больше, веки приподнимались с трудом.
Теперь я мог приходить на гору, не стесняясь тем, что члены «дурного

общества» бывали дома. Я совершенно свыкся с ними и стал на горе своим
человеком. Темные молодые личности делали мне из вяза луки и
самострелы; высокий юнкер с красным носом вертел меня на воздухе, как
щепку, приучая к гимнастике. Только «профессор», как всегда, был
погружен в какие-то глубокие соображения.
Все эти люди помещались отдельно от Тыбурция, который занимал «с
семейством» описанное выше подземелье.
Осень все больше вступала в свои права. Небо все чаще
заволакивалось тучами, окрестности тонули в туманном сумраке; потоки
дождя шумно лились на землю, отдаваясь однообразным и грустным гулом
в подземельях.
Мне стоило много труда урываться из дому в такую погоду; впрочем, я
только старался уйти незамеченным; когда же возвращался домой весь
вымокший, то сам развешивал платье против камина и смиренно ложился в
постель, философски отмалчиваясь под целым градом упреков, которые
лились из уст нянек и служанок.

Каждый раз, придя к своим друзьям, я замечал, что Маруся все больше
хиреет. Теперь она совсем уже не выходила на воздух, и серый камень –
темное, молчаливое чудовище подземелья – продолжал без перерыва свою
ужасную работу, высасывая жизнь из маленького тельца. Девочка теперь
большую часть времени проводила в постели, и мы с Валеком истощали
все усилия, чтобы развлечь ее и позабавить, чтобы вызвать тихие переливы
ее слабого смеха.
Теперь, когда я окончательно сжился с «дурным обществом», грустная
улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут
никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было
ворчливой няньки, тут я был нужен – я чувствовал, что каждый раз мое
появление вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал
меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих

какими-то странными глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.