Page 2 - Дубровский
P. 2
избалованной бабенки».
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его
соседом и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича
прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина.
Некоторые пытались было ему подражать и выдти из пределов должного повиновения, но
Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и
Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
Раз в начале осени, Кирила Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан
приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены
были вперед на место, где Кирила Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на
псарный двор, где более пяти сот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя
щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для
больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки
ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением, и
никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый
осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный
своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред
некоторыми канурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или
менее строгие и справедливые – то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними
разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один
Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему
держать только двух гончих и одну свору борз ых; он не мог удержаться от некоторой зависти
при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат», спросил его Кирила
Петрович, «или псарня моя тебе не нравится?» «Нет», отвечал он сурово, «псарня чудная, вряд
людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое
житье», сказал он, «благодаря бога и барина, не жалуемся – а что правда – то правда, иному и
дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю канурку. – Ему было б и сытнее
и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости
во след за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним.
Дубровский побледнел, и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу
Петровичу новорожденных щенят – он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить.
Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил.
Возвратясь с гостями со псарного двора, Кирила Петрович сел ужинать и тогда только не
видя Дубровского хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой.
Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. От роду не выезжал он на охоту
без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решителя
всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за
столом, и доложил своему господину, что дескать Андрей Гаврилович не послушался и не
хотел воротиться. Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками,
осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас
же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова
поскакал, Кирила Петрович, встал изо стола, отпустил гостей и отправился спать.
На другой день первый вопрос его был: здесь ли Андрей Гаврилович? Вместо ответа ему
подали письмо, сложенное треугольником; Кирила Петрович приказал своему писарю читать
его вслух – и услышал следующее:
Государь мой примилостивый,
Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку
с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших
холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю – потому что я не шут, а старинный
дворянин. – За сим остаюсь покорным ко услугам
Андрей Дубровский.
По нынешним понятиям об этикете письмо сие было бы весьма неприличным, но оно